с гарпунами в брюхах шли на дно. Но в самый разгар сражения входила мама. Она выдергивала пробку, и океан мелел на глазах. Возникал водоворот, в который затягивало всех акул и пиратов. Я выпрыгивал из ванны, не вытеревшись как следует, надевал чистые трусики и несся к своему дивану, который приветствовал меня дружеским скрипом пружин. Белоснежная наволочка вмиг намокала. Впереди ждала полная приключений ночь…
Эта привычка не вытираться оставалась очень долго и раздражала всех, с кем мне довелось жить. Но с некоторыми привычками бороться трудно, как трудно забыть и тот кораблик из сосновой коры, который сулил большие, порою очень рискованные, странствия, но, однажды спущенный на воду, должен был плыть.
2
Каждую осень папа Жора готовился к зимней рыбалке. Его кухня превращалась в плавильный и кузнечный цех. Там беспрерывно горели конфорки. Папа Жора-алхимик надевал очки: в кухне стоял чад, месилась глина для формочек для мормышек, стучал молоток.
…Ночью в нашем доме зажигалось одно окно. Папа Жора поднимался по лестнице и звонил в нашу дверь. Я, четырнадцатилетний, залезал с головой под одеяло. Мои ночные кошмары превращались в явь.
Дверь отворяла мама. Кутаясь в халат, впускала папу Жору в квартиру. Я поджимал ноги к животу, превращаясь в жалкий комочек.
– Сереженька, – ласково пела мама над моим ушком.
…Под нашими валенками скрипел снег. Спали люди, кошки, птицы. Лишь на одном перекрестке рыбаки ожидали автобуса. Наконец он подъезжал. Проезд стоил недешево, папа Жора расплачивался и за меня тоже, но велел не называть родителям настоящую цену – жалел их заработанные гроши.
Автобус катил за город, к Киевскому морю. «Бу-бу-бу… вольфрамовая мормышка…», «бу-бу-бу… Клавка – редкая стервоза…» – слышал я сквозь дрему.
Многие рыбаки отходили недалеко от берега и, пробурив пару лунок, ждали рыбу. Папа Жора рыбу искал. Неутомимо носился по льду, оставляя позади множество прорубленных лунок. Как сейчас вижу его – в широком парусиновом плаще поверх ватника и шапке-ушанке. Плюет на ладони и, схватив древко тяжелого ледоруба, колет стальным наконечником толстый лед.
– Прынц, как учеба-то? – спрашивает, закурив.
– Нормально, твердая четверка.
– Небось, после школы пойдешь в институт?
– Наверное.
– Это правильно. Если Бог дал мозги, то их нужно использовать, а ты у нас гаврик башковитый… Знаешь, я ведь когда-то учился в институте, на инженера. Но с третьего курса ушел на фронт. Потом якобы за политику – в письме другу написал несколько крепких слов про Сталина – сел в тюрьму. На десять лет! Потом в ссылку покатил. И закончил свою трудовую биографию слесарем лекальщиком на заводе. Вот и все мои институты, э-эх… Ладно, пробей-ка новую лунку, а то замерзнешь!
Обессилевшей рукой я брал ледоруб. Минут через пять, однако, мое окоченевшее тело
