Все напряжение перевернутого дня лопнуло в моей душе, как натянутая струна, и вышло в плаче наружу. И тут произошло маленькое чудо, которому не было места в ГАИшном мире. Эмоциональный выплеск был очень силен – у мамы тоже проступили слезы, она посадила меня к себе на колени и стала утешать: «Ну что ты, котенок, не плачь, ну подумаешь, какая ерунда! Самое главное – это здоровье!»
ГАИ, обладавшая многолетним опытом борьбы с малолетками, не предусмотрела такой развязки. Она-то ожидала, что я, стараясь избежать наказания, буду прятать дневник за мусоропроводом, и предвосхищала мое разоблачение при очной встрече с моей мамой. Она не учла одной характерной особенности моей натуры, о которой, впрочем, и не могла подозревать: я родилась с огромным запасом встроенного недоверия к этому миру. Астрологи искали бы причины подобного недоверия в неудачных аспектах моих натальных планет, мистики рылись бы в моих прошлых инкарнациях, а материалисты пеняли бы на генофонд моих предков.
Как бы то ни было, достоверно известно только то, что страх перед этой жизнью у меня существовал с рождения. Еще грудным младенцем я вела себя спокойно только на руках многократно проверенных мною людей. Стоило только чужаку приблизиться ко мне или не дай бог дотронуться до меня, как я разражалась отчаянным плачем. Когда я чуть подросла, меня стал преследовать страх потеряться в людных местах. Оттираемая в битком набитом автобусе от мамы жесткими задами, острыми локтями и коленками, я издавала пронзительнейший писк всякий раз, когда мне более не удавалось держаться хоть за какую-нибудь деталь маминого гардероба. Писк не прекращался до восстановления телесного контакта.
Моя озабоченность временами приносила весомую пользу семье. Так, мне можно было без проблем поручить охрану багажа на вокзалах. Когда я еще была в нежном четырехлетнем возрасте, родители водружали меня на нашу груду чемоданов и уходили со спокойным сердцем. Они знали: враг не пройдет. И в самом деле, любой случайный прохожий, оказывавшийся в радиусе пары метров от нашей поклажи, немедленно оглушался зубодробительным визгом. На мою истерику сбегался весь вокзал, в результате вокруг меня образовывалась мертвая зона, которую я продолжала бдительно сканировать. Народ взирал на меня с удивлением, но подходить не решался, берег уши. Владельцы собак – те просто испытывали черную зависть: такое дрессировке не поддается.
Секрет такого моего поведения, на самом деле, был прост – я категорически не доверяла никому и ничему, постоянно ощущала в происходящем вокруг угрозу возникновения опасности. Доверяла я лишь себе – если знала, что могу что-то сделать, то уверенность меня не покидала. Чужим же от меня веры не было никакой. Прежде чем удавалось уговорить меня сесть в такси, требовалось прочитать целую лекцию о том, какой замечательный шофер со стажем нас повезет и как он аккуратно будет ехать. Даже если казалось, будто все было спокойно, я знала наверняка, что где-то есть подвох, что это неспроста.
