скоро переросшее в слабо тлевший и временами вспыхивающий конфликт. За неблагодарность моей мамы ГАИ отплатила черным пророчеством, что по мне ПТУ плачет.
К моменту зарождения данного умозаключения в ГАИшной голове я и правда успела зарекомендовать себя с не лучшей стороны. Несчастные палочки в моей тетрадке то наползали друг на друга, как пассажиры в битком набитом автобусе, то разбегались в разные стороны, словно протолкавшись к выходу на ближайшей остановке. Автобус то резко останавливался, и тогда палочки едва не падали на пол, то внезапно ускорялся, отбрасывая всех силой инерции назад. Все валилось у меня из рук, повсюду красовались чернильные кляксы, мой чудесный, еще совсем недавно пахнувший свежевыделанной кожей ранец был перемазан чернилами, изляпан клеем и исцарапан – словом, крокодил не ловился и не рос кокос. На уроке рисования мы должны были изобразить пилу, но этот достойный инструмент никак не мог подействовать на мое воображение, и под моей бесформенной коричневой массой с неровными зубьями красовалась жирная двойка. Но самое скверное было еще впереди.
Как-то раз ГАИ велела нам остаться после уроков на классное собрание, а сама удалилась в учительскую. Мы стояли в коридоре перед дверью, поджидая ее, и тут мое терпение лопнуло. Я устала, в желудке давно было пусто, голова болела, и очень хотелось домой. Перспектива провести еще неопределенное время в обществе ГАИ с непонятными целями тоже не привлекала.
– Послушайте, люди, – начала я. – Уроки кончились?
– Кончились, – согласились все.
– Ну так айда домой! – с железной логикой заключила я.
Никто со мной не поспорил, и вернувшейся ГАИ осталось лишь обескураженно взирать на пустой класс. «Расстрел питерских рабочих» состоялся на следующий же день. Взбешенная до точки кипения ГАИ требовала выдать зачинщиков срыва мероприятия. Потрясенные масштабами своего неслыханного преступления, мы сидели в ожидании самого страшного. Я была уверена, что меня сейчас сотрут в порошок.
– Черкизова! Встать! – громоподобным голосом взревела ГАИ. – Это ты сорвала классное собрание? Сознавайся!!!
– Нет, это не я, это Ростовцева, – пролепетала Ленка, не выдержав психической атаки.
– Ах, Ростовцева! – повернулась учительница ко мне.
Для меня все было кончено, я закрыла лицо, чтобы не видеть этого ужаса.
– Твой дневник! – прорычала ГАИ.
Дрожащими руками я вытащила из ранца дневник и протянула ей.
– Единица! – торжествующе провозгласила ГАИ. – Вон из класса, и без родителей в школу не возвращайся!
Кара пала на мою голову и придавила чудовищной тяжестью. Домой я шла, как на Голгофу. Мысли пошли косяком. Остальные прогульщики, включая Ленку Черкизову, отделались двойками, но единица – это было просто непереносимо. И что теперь со мной сделает мама?
Наверняка
