стуча тростью по тротуару: тук, тук, тук. Я открываю ей дверь. Она бросает сумку на сиденье и плюхается задом, сжимая коробку двумя руками, как невесть какое сокровище.
Кажется, я выпила многовато кофе, тянет в туалет.
– Я в туалет. Жди здесь.
Я подумала было сказать, чтобы он ничего не трогал, но не хотелось лишний раз с ним заговаривать – желчь так и кипела из-за этого гаденыша. Он потупил глаза и сжал кружку.
Когда я вернулась, он курил сигарету. В центре стола стояла папина старинная стеклянная пепельница. Я возмутилась, что он тянет лапы к моей собственности, но, как выяснилось, то были еще цветочки.
– Черт возьми, Фарки! Где ты взял сигарету?
Я догадывалась и боялась ответа.
– В ящике с волшебным хламом, – тихо признался он.
Фарки ссутулился и втянул голову в плечи, как нашкодившая псина, которую сейчас стукнут по лбу газетой.
– Там еще зажигалка была, – добавил он и щелкнул ею перед моим носом.
Не какая‐нибудь пластмассовая дешевка: серебряная «Зиппо».
– Черт бы тебя побрал!
Я шагнула к комоду и притронулась к ручке ящика. Мертвый. Полностью разрядился. Никакого жужжания.
– Фарки, я подпитывала и заряжала его целый месяц. И как раз в тот самый момент, когда он нам может понадобиться, ты сжигаешь магическую силу из‐за дурацкой сигареты!
– Но мне нужна была сигарета! – заскулил гаденыш. – И ящик, словно он помнит меня, дал мне хорошую зажигалку.
– А я подпитывала его целых два месяца и ничего не просила! И если он нам срочно понадобится, то…
Я задохнулась от гнева. Фарки. В этом весь Фарки. Каким местом, черт возьми, я думала, впуская его в дом? Я шумно плюхнулась на стул.
– Селма, – процедила я сквозь зубы.
– Да-да, я помню.
Он затянулся и стряхнул пепел с сигареты.
– Как я уже сказал, старушенция потащила обувную коробку к машине. Я обогнал ее, чтобы открыть дверцу, и подумал, что раз она накупила всякой всячины, то возвращаемся домой. О'кей. Я захлопнул дверцу, залез в машину и не успел ничего спросить, как вдруг она командует: «Поезжай». А я: «Куда?» «Поезжай, кретин». Ну, еду.
Фарки глотнул кофе и обвел глазами кухню.
– Боже, как же хочется есть.
Он бросил жалостный взгляд на банку с печеньем, зная, что это «собачья радость». Я достала пару бананов. Он сразу очистил свой, откусил половину, пробубнил что‐то с набитым ртом. Сигарета – в одной руке, банан – в другой. Я ненавидела его, хотя это не имело смысла, я же знала, чего от него ждать.
– Я проехал с квартал, когда сзади донесся знакомый звук. Когда‐то у меня была собака, любительница пожевать пластмассу. Такое сочное чмоканье забыть невозможно. Я посмотрел в зеркальце. В коробке лежали зеленые пластиковые солдатики. И тут я увидел,
