и положил перед ним телеграмму. Чемберлен, слушавший министра иностранных дел, кивнул и легким наклоном головы велел Легату идти и сесть среди других служащих, разместившихся на поставленных рядком у дальней стены стульях. Два занимали стенографисты из секретариата кабинета министров – оба строчили перьями, – на третьем восседал Клеверли. Подбородок его свисал на грудь, руки и ноги были скрещены, правая нога слегка подрагивала. Когда Легат сел рядом, он поднял тяжелый взгляд, наклонился и прошептал:
– Что это?
– Ответ Гитлера.
– Что пишет?
– Увы, я не посмотрел.
– Упущение с вашей стороны. Будем надеяться, что хорошие новости. Боюсь, бедному ПМ и так забот хватает.
Боковым зрением Легат наблюдал за Чемберленом. Тот надел очки и читал письмо Гитлера. Министра иностранных дел, сидевшего напротив ПМ, видно не было, зато слышался его голос с безошибочно узнаваемыми раскатистыми «р» и назидательным тоном, словно он держал речь с невидимой кафедры.
– …А потому я с огромным сожалением заявляю, что по зрелом рассуждении не могу поддержать премьер-министра в данном конкретном случае. По моему мнению, отправка телеграммы в редакции сэра Хораса сулит громадные неприятности. Сообщить чехам, что они немедленно, под угрозой применения силы должны уступить свою территорию, будет приравниваться, как я считаю, к полной капитуляции.
Он сделал паузу и выпил глоток воды. Атмосфера за столом ощутимо сгущалась. Святой Лис сбросил маску! Некоторые из министров даже подались вперед, опасаясь, что неверно расслышали.
– Я прекрасно понимаю, – продолжил Галифакс, – что, если мы не отошлем телеграмму сэра Хораса, последствия могут быть ужасны для миллионов людей, включая наших соотечественников. Война может стать неизбежной. Но мы просто не вправе побуждать чехов к тому, что сами считаем неправильным. Сомневаюсь также, что палата общин согласится с таким решением. И последнее, а также ключевое в моем понимании соображение. Мы не можем дать чехам гарантий, что немецкая армия удовольствуется выходом на границы Судетской области и не оккупирует всю страну.
Все взоры обратились на Чемберлена. В профиль седые брови и усы казались ощетиненными, похожий на клюв хищной птицы нос вызывающе вскинулся. Возражения пришлись ему не по вкусу.
Легат гадал, не выйдет ли премьер из себя. Такого ему видеть пока не доводилось. Говаривали, что в редких случаях, когда это происходило, зрелище было впечатляющим. Но вместо этого Чемберлен произнес ледяным тоном:
– Министр иностранных дел привел только что серьезные и, возможно, даже убедительные доводы против моего предложения, хотя мне кажется, это последний оставшийся у нас шанс. – Он обвел взглядом лица сидящих за столом. – Но если таково общее мнение коллег…
Премьер сделал паузу, как аукционист, ожидающий окончательного предложения. Все молчали.
– Если таково общее мнение, – повторил он, и в голосе его слышалась горечь поражения, – то я готов
