Буске. Два дня потом хожу счастливый. В воскресенье вечером на площади был праздник, и мы с ней танцевали. Она не умеет танцевать, я тоже. И все же это было совершенно восхитительно. Из нас определенно получилась очаровательная пара. Но вижу, что недостаточно описал тебе ее прелесть; и все же я не могу сказать тебе больше; следовало бы – но какое искусство на это способно? – рассказать тебе, в какой именно пропорции сочетаются в ней легкость, гармония, серьезность, ребячливость, голос, слишком детский для той, что уже не дитя, ее удивленный вид и т. д. и т. п. (я не стыжусь романтических клише). […]
Я часто думал о ней, маленькой героине Мюссе 1935 года, которая вошла в мою жизнь – о, так мало и так много – со всем кортежем столь поэтичных вещей: бал, шляпа, несколько банальных слов, сказанных друг другу за игрой в пелоту, и когда она появляется на дороге, полной цветов и солнца… все эти страшно романтические образы – все эти мелкие происшествия, взятые из «Фауста», и другие приключения пробудили во мне волшебство и страдания, присущие любой любви. Зачем я рассказываю все это тебе? Серьезно ли это, или литературно, или иронично? Всего понемногу. Не знаю, не знаю; я отдался этой волне поэзии, красоты и банальности.
В этом коротком сентиментальном романе препятствия являются частью картины. К Миме прилагается претенциозная кузина Анни. Еще у нее есть кузен Жан, «невероятно высокомерный, надменный, но чуть глупее, чем человек у Паскаля», в котором Барт видит отражение всех своих фобий, неприязни и негодования. «Это отвращение вызывает острую физическую потребность дать ему пощечину». Молодой человек оказывается восторженным милитаристом. Во время публичной конференции против фашизма, на которой выступает один преподаватель-коммунист, этот самый Жан прервал оратора выкриками при первых же словах. Барт заканчивает письмо Филиппу словами: «Ты же понимаешь, как грустно влюбиться в кого-то из такой семьи». Через несколько дней все кончено:
23 августа 1935 года.
Старина,
Мима уже забыта: я знал, что это произойдет скоро, и все же говорил тебе о ней, как если бы речь шла о важнейшем событии в моей жизни.
Этот момент – сам по себе идеальный – прошел, как лопается в воздухе мыльный пузырь.
Романтическая способность юности, ее парадоксальная логика вписывает в жизнь формулу «и… и…» скорее чем «ни… ни…»: переписывающиеся друг с другом молодые люди одновременно и школьники, и студенты, и дети, и юноши. Они все еще подвержены переменчивым и эфемерным желаниям, доходящим до чрезмерности. Длятся только осознанно выбранные увлечения: литература и – для Барта – музыка. Однажды в Осе у протестантского пастора Бедуса его пригласили продирижировать двумя хорами, исполнявшими баскские и беарнийские напевы. Держать в руке дирижерскую палочку, управлять ансамблем музыкантов – он переживает это как воплотившуюся в жизнь мечту. Музыка захватывает его, по его собственному выражению, с неистовой
