иначе она устраивала бы ее рядом с собой. Утром, едва она просыпалась, одержимость собственным отпрыском накатывала на нее с неудержимой силой: она бросалась к кроватке и хватала свою обожаемую малютку, постанывая от нежности, «конфетка моя шоколадная, пирожок мой теплый», и начинала пожирать ее поцелуями. И это постоянное поглощение не прерывалось ни на минуту. Когда Мари пила кофе, между двумя глотками, как другие затягиваются сигаретой, она закусывала щечкой дочери. На протяжении дня, чем бы она ни занималась, она держала Селию при себе, чаще всего в подаренной на рождение Дианы сумке-кенгуру, которую она так и не обновила раньше. Теперь она обожала эту сбрую, которая позволяла постоянно ощущать на своем животе любовь ее жизни.
Как ни странно, грудью она ее не кормила. У нее и в мыслях не было самой вскармливать Диану или Николя, а вот с Селией она задумалась. Но ей показалось, что в 1977 году подобная процедура омрачит ее образ современной матери, а сама малышка будет за нее краснеть из-за столь доисторического кормления.
Сумка-кенгуру оказалась гениальным изобретением. Если бы она не боялась выглядеть сумасшедшей мамашей, она бы вышла на работу с ребенком на животе. Но ей было слишком важно иметь уверенный вид, вид состоявшейся женщины.
И тем не менее Селия стала для нее своеобразной формой искупления. Когда она держала ребенка в объятиях, она наконец-то прекращала смотреть на себя со стороны. Какой бы безумной ни была ее материнская нежность, она позволила ей видеть вещи не только под углом ревности и зависти.
Мари вернулась к работе в аптеке лишь через два с половиной года, когда Селия пошла в детский сад. Насколько старшие ее дети были идеальными воспитанниками, послушными и вдумчивыми, настолько малышка оказалась невыносимой, непризнававшей никаких запретов. Воспитательница заговорила об этом с Мари, но та только пожала плечами.
В один прекрасный день, когда Селия билась в рыданиях, катаясь по полу, у воспитательницы мелькнула мысль сходить за Дианой, вызвав ту прямо с урока. Девочка сразу же поняла, в чем суть проблемы, и пошла за бывшей воспитательницей. Она обнаружила младшую сестренку в невменяемом состоянии и решительно направилась к ней.
– Ну хватит, – заявила она. – Ты уже не маленькая, Селия. В детском саду так себя не ведут.
Малышка мгновенно послушалась. Теперь, едва с ней случался припадок, на помощь звали Диану.
Селия преклонялась перед восьмилетней сестрой, уже большой, такой серьезной и красивой. Диана питала к избалованному ребенку привязанность, смешанную с раздражением, которую скрывала за благожелательной строгостью мудрой старшей воспитательницы.
Она часто говорила об этом с Николя:
– Ты же рядом с ней всю неделю, ты должен без всяких колебаний брать на себя роль старшего брата. Селия не виновата, что мама по ней с ума сходит.
– Легко сказать, не виновата.
– Она ничего другого никогда не знала.
Тем
