очень выросли, особливо старшая, которая с Генриеттой; Лизочка хороша собою. Знаешь ли, какой у меня проект в голове? Право, я оным часто забавляюсь: выдать ее замуж за Фавста; дело-то, право, сбыточное. Может ли он найти лучшую жену, а она мужа? Об этом подумаем посерьезнее в надлежащее время. Скажи мне, что ты думаешь об этом? Приступаю к Александру Васильевичу: есть чем потешить публику. Жалко смотреть на него: совсем пропадает молодой человек. Мы все делаем, чтоб привезти его в Москву; принудили его выпросить отпуск; князь Сергей[37] оставил мне деньги на заплату его долгов, и я везу его с собою в Москву; там дадим ему место. Надобно его иметь в глазах, а то здесь наносит он бесславие нашему дому: пьет безмилосердно. Намедни сидит в театре; актер, не знаю, что-то сказал, а мой Приклонский вздумал ему с кресел закричать ответ по своему вкусу. Эртель тут был и велел молодца вывести из театра. Весь театр потешался этой сценою, которая позабавила более, чем пьеса; говорят, что реплика Приклонского была весьма остроумна; не знаю я, что он сказал.
Анна Петровна все еще здесь; Николаша ее колотит, а она кричит с восторгом: «Как он мил!» Правду говорит батюшка ей: «Покуда хороша Наталья Алексеевна, процесс вам не выиграть; приезжайте в Москву ждать ее упадка». Она наконец тоже решилась ехать в Москву через две недели. Следовательно, все наши вон отсюда.
Мой отпуск выйдет на днях, я его только жду, чтобы поскакать; умираю от нетерпения обнять батюшку; а он, наш любезный, во всяком письме своем к князю Сергею Ивановичу все говорит: «Куда девался мой Александр? Старайтесь что-нибудь об нем узнать от Сергея Павловича или в канцелярии Министерства», – и проч. То-то обрадуется, как получит письма наши из Вены; я их отдал Прокофию Лукичу, коего не мог не видеть в Вильне. Я не забыл дело венской Белой Бабки[38]. Она нашла в Боголюбове золотого стряпчего; такой фарисей! Рассуди, что он был у Литты и привел ее в слезы и с нею плакал, сделав ей картину княгининого положения. «Вы ведь потеряли уже одну дочь[39], – сказал он матери, – неужели и этой хотите лишиться? Войдите в ее состояние: она, бедная, больна. Кому же пещись об ней, ежели не вам?» – и проч. Только уж он до того наговорил, что та в слезы. Она приняла сторону своей дочери, повторяя с жаром: «Я прежде всего мать, Катенька дитя мое, уж поставлю на своем», – и проч. Я чаю, Боголюбов пишет сам обо всем; он отлично справился с ее поручением, и моей помощи не надобно было. Только знай, что Боголюбов препролаз-малый: он все, ну все знает, он оказался мне в высшей степени полезен и помог здесь, и любит нас обоих от всего сердца. Я им, право, не могу довольно нахвалиться: милый малый и преуслужливый, уж умеет в душу влезть хоть кому.
Мне здесь очень клеится: все меня очень ласкают; Якова Ивановича сыну всюду двери откроются. Как лестно и весело иметь такого отца, как наш! Румянцев в долгой беседе со мною (во время коей я успел заметить, что ему не только здравого суждения недостает, но даже и знания географии) говорил
Князь Сергей Иванович Голицын, женатый на сестре А.В.Приклонского Елизавете Васильевне, племяннице Я.И.Булгакова.
То есть жившей в Вене княгини Екатерины Павловны Багратион (любовницы князя Меттерниха), мать которой (урожд. Скавронская, племянница князя Потемкина) была во втором браке замужем за графом Литтою, державшим ее богатства в руках.
Графиню Марью Павловну Пален.
