все тут, на заранее занятых местах, и язык только лениво приспосабливается к застревающему в ушах и гортани мусору: ваучеры, менеджеры, браузеры… Приставучие, липкие слова! Ими метят, кто собаку, кто лошадь, и животным ничего другого не остается, как на эту похабень откликаться. Вот ведь и у спаниеля Бени маму зовут Сотовая связь, а папу – Минздрав предупреждает. У этих Сотки и Миньки очень строгий хозяин: дальше прихожей ни шагу, жрать только сухие собачьи «бублики». Бывает, Сотка подсматривает из-за двери хозяйский телевизор, вытянув тонкую, оплешивевшую от грубого ошейника шею, и тогда хозяин убирает миску с «бубликами». У хозяина, Борис-Борисыча Бессмертного, полный в жизни порядок: квартира от союза писателей, дача в Донском, досрочная персональная пенсия плюс компенсация за какого-то дальнего погибшего родственника плюс регулярно поступающие гонорары от книг, плюс… короче, одни только плюсы. Не будь этих плюсов, он давно бы, как полагает Валька, сгнил в затянутом вонючей ряской болоте, куда он загоняет собак, чтобы те таскали из камышей сбитых выстрелами уток. Родившись, как назло, спаниелями, Сотка с Минькой многому в своей проклятой собачьей жизни научились, и Валька подозревает, что в этом состоит тайный план собачьего среди людей пребывания: испытать как можно больше от людей зла, чтобы выработать иммунитет. Кстати, откуда зло вообще берется? Учительница в школе делит мир надвое: сверху добро, внизу зло, и от этих «верха» и «низа» несет аж на расстоянии обыкновенным учительским враньем. Она-то сама, вроде и не причем, учиха, вроде бы без нее зло с добром разбирается и никак разобраться не может. «Будь добр!» – кричит она в ухо ученику. А тот, назло, никак не добреет. И все потому, что с ним никто не считается, то есть, его за человека и не считают: так, что-то вроде методического тренажера. Посаженный в клетку схемы, запертый не им самим придуманными правилами одурачивания, ученик обречен верить учителю, навсегда отказавшись от себя самого. Может, это и есть зло?
Пора уже кормить свиней, они нетерпеливо похрюкивают за загородкой, и Брюс, не открывая в дремоте глаз, то и дело отвечает им предупредительно урчащим басом. Едят они жадно и много, и всегда одну и ту же дрянь, наполовину комбикорм, наполовину помои, от чего их собственное мясо становится невкусным и жестким. Но семейная экономика, состоящая из зарплаты медсестры, электрика и наполовину растаявшего уже «материнского капитала», ни о какой другой свинине знать не желает, и свиньи поэтому могут сколько угодно мочиться в корыто с корбикормом, тем более, что в свинарнике всегда стоит кромешная тьма. Бывает, на этих неаппетитных харчах вырастает настоящее чудовище: трехметровое, пятисотколиграммовое, кусачее. Даже Брюс, помесь кавказца со средне-русской овчаркой, будучи самым крупным в деревне кобелем, не рискует ворчать на хряка, и только когда того наконец кастрируют и Брюсу это становится известно первому, он победоносно, будто сам оторвал хряку яйца, задирает заднюю лапу на пороге свинарника.
