предписанных на горе. 255. Должно ли же к этому присовокуплять что-нибудь нечистое? Нимало не будет худо и с худого собрать что-нибудь хорошее и любезное. Иных и много опередить не очень похвально; зато как худо, если они опередят тебя многим! 260. Поэтому упомяну и о язычниках, впрочем кратко.
Стагирский философ [83] хотел ударить одного человека, которого он застал в постыдном и худом деле, но, как скоро почувствовал, что в него самого вступил гнев, борясь со страстью как с врагом, остановился и, 265. помолчав недолго, сказал (подлинно мудрое слово!): «Необыкновенное твое счастье, что защищает тебя мой гнев. А если бы не он, ты пошел бы от меня битым. Теперь же стыдно было бы мне, худому, ударить худого и, когда сам я побежден страстью, взять верх над рабом». 270. Так рассудил он. Об Александре же рассказывают, что при осаде одного эллинского города, когда неоднократно рассуждал он, что делать с этим городом, Парменион однажды сказал ему: «Если бы я был Александром, то не пощадил бы сего города». 275. Но Александр отвечал: «И я не пощадил бы, если б я был Парменионом. Тебе прилична жестокость, а мне кротость». И город избег опасности. Но не достойно ли похвалы и это? Один человек, не из числа почтенных граждан, злословил великого Перикла и до самого вечера 280. преследовал его многими и злыми укоризнами. Но Перикл молчал, принимая это оскорбление как почесть; когда же ругатель устал и пошел домой, велел проводить его со светильником и тем угасил его гнев. 285. А другой, когда оскорбитель ко множеству оскорблений присоединил такую угрозу: «Чтоб самому мне несчастно погибнуть, если тебя, негодного, при первом удобном случае не предам злой смерти!» – заставил его переменить свое расположение такими подлинно человеколюбивыми словами: «Чтоб и мне погибнуть, если не сделаю тебя своим другом!»
Но чтобы не одно древнее взошло в наше слово и не осталось без внимания то, чему сами мы свидетели, 290. справедливо будет упомянуть о Констанции, который, как сказывают, произнес однажды достопамятное слово. Какое же это? Один сановник хотел раздражить его против нас [84], 295. потому что не терпел многих преимуществ, какие были даны нам. Ибо Констанций, сколько известно, был благочестивейший государь. Сановник между прочим сказал и такое слово: «Какое животное так кротко, как пчела? 300. Но и она не щадит тех, которые собирают ее соты». Царь выслушал это и отвечал: «Неужели же не знаешь, превосходный мой, что жало не безвредно и для самой пчелы? Она жалит, но в то же время и сама погибает».
Столько имеешь у себя врачебных средств от сего недуга, 305. но всех важнее, как сказано, заповедь, которая не позволяет тебе отвечать обидой даже и тому, кто ударил тебя. Ибо ветхозаветным предписано: т убий, но тебе повелено даже и не гневаться (Мф. 5:22), а не только не бить и не отваживаться на убийство. 310. Кто запрещает первое, тот не дозволяет и последнего. Кто истребил семя, тот воспрепятствовал прорасти ему в колос. И не смотреть с худым пожеланием значит отсечь любодеяние. Не клясться – вот предохранительное
Аристотель. –
Против православных.
