уже обнаруживался некоторый разлад: одни считали его компрометирующим и чрезмерно сластолюбивым; другие беспокоились из-за его возрастающего проникновения в церковные и государственные дела. Церковный мир весь еще содрогался от постыдного назначения, вырванного по слабости императора: Григорий получил тобольскую епархию для одного из своих товарищей детства, невежественного и непристойного мужика, отца Варнавы.
В то же время стало известным, что обер-прокурор Святейшего синода получил приказание посвятить Распутина в священники. На этот раз произошел взрыв. Двадцать девятого декабря Гермоген, саратовский епископ, монах Илиодор и несколько священников поссорились со «старцем». Они ругали и толкали его, называя: «Окаянный!.. Святотатец!.. Любодей!.. Вонючее животное!.. Дьявольская гадюка!..» Наконец, они плевали ему в лицо. Сначала Григорий, оробевший, припертый к стене, пытался защищаться потоком ругательств. Тогда Гермоген, человек громадного роста, стал наносить ему по черепу сильные удары своим наперсным крестом, крича: «На колени, негодяй! На колени перед святыми иконами! Моли Бога простить твои нечестивые поношения. Клянись, что ты не осмелишься больше заражать своей грязной личностью дворец нашего возлюбленного царя…» Распутин, дрожа от страху, с кровотечением из носу, бил себя в грудь, бормотал молитвы, клялся никогда больше не являться на глаза к государю. Наконец он ушел под новым залпом проклятий и плевков.
Ускользнув из этой западни, он немедленно устремился в Царское Село. Его не заставили долго ждать радости мести. Через несколько дней повелительным словом обер-прокурора Святейшего синода Гермоген был лишен своего епископства и сослан в Жировицкий монастырь, в Литву. Что же касается монаха Илиодора, то, схваченный жандармами, он был заключен в исправительный монастырь во Флорищеве, вблизи Владимира.
Полиция была сначала бессильна заглушить этот скандал. Произнося речь в Думе, глава партии октябристов Гучков говорил в глухих выражениях о преступности отношений Распутина и двора. В Москве, религиозной и нравственной столице России, самые признанные, самые уважаемые представители православного славянства – граф Шереметев, Самарин, Новоселов, Дружинин, Васнецов – публично протестовали против раболепства Святейшего синода; они зашли даже так далеко, что требовали созыва поместного собора для реформы церкви. Сам архимандрит Феофан, который прозрел, наконец, относительно «избранника Божия» и не мог простить себе, что ввел его ко двору, достойным образом возвысил свой голос против него. Тотчас же, несмотря на то, что он был духовником государыни, решением Святейшего синода его сослали в Таврическую губернию.
Председательство в Совете министров принадлежало тогда Коковцову, который в то же время управлял Министерством финансов. Неподкупный и смелый, он пытался сделать всё возможное, чтобы открыть глаза государю на недостойного старца. Первого марта 1912 года он умолял императора
