то если б даже довели они свой дух до самой выси беспредельной и захотели бы открыть вернейшее из всех сердец стоящему над ними государю, все ж властелин людей немедленно пойдет по следу того, кто смотрит на соседа озлобленно с рукою на мече. А это значит ведь не дать ученым людям, простым, одетым в холст, стать хоть бы материалом, таким, как столб гнилой иль сухостой в лесу. Поэтому-то совершенный государь, когда он миром управляет и управляется с толпой, один творит свои метаморфозы на колесе округлом гончара: он не дает тогда себя осилить ртам. Когда-то царь августейший Цинь, послушавшись тех слов, что говорил ему чжуншуцзы Мэн Цзя, доверился Цзин Кэ, а рукоять ножа торчала уже явно. Царь Чжоуский Вэнь-ван охотился меж Цзин и Вэй, но посадил на воз к себе Люй Шана и свез его домой: он с ним владыкой стал во всей Стране под небом нашим. Так циньский царь, поверив окружающим его людям, погиб. А чжоуский „собрал ворон“, но стал царем великим. А вывод? Он вот: все это получилось оттого, что тот, кто в Чжоу, обойти сумел слова, стесняющие дело, и ход давал советам лишь таким, что шли далеко за пределы, и самолично наблюдал, чтоб путь его был светел и широк.
Теперь же властелин весь погружен единственно лишь в лесть и подхалимство, стеснен в делах гаремными драпри; добился лишь того, что те ученые, что уз не признают, едят с волами и конями из одной кормушки во дворе. Как раз вот этим Бао Цзяо так возмущался в свои дни, а я, Ваш подданный слуга, слыхал еще, что те, кто входят во дворец Ваш в парадном платье и роскошном, не станут личным чем-нибудь пятнадцать служебный этикет; а те, кто славу свою точат и отшлифовывают там, вредить не станут реноме из-за корысти и наживы. Вот почему, когда деревня лишь прозывалася Шэнму („Получше матери родной"), то Цзэн-фило-соф не вошел в нее. Когда названье месту было Чжаогэ („Песнь по утрам"), то Мо-философ от него свою телегу повернул.
Теперь же вот хотят заставить широкого, великого ученого, столпа всей нашей мировой науки, залезть в плетенку властей всесильных и под ярмо временщикам, лицо свое не показать и реноме свое пятнать служеньем льстивым господам, ища сближенья при дворе. Но так ученый ляжет в яму иль в кругу мусора – и все… А где достать тогда такого, который искренность и честь принес бы к воротам дворца?»
Ханьский У-ди
Манифест государя о том, чтоб судить и казнить всех тех, кто не будет своим поведением, почтительно-религиозным и честным, вперед продвигать
Графы, магнаты, большие чины! Ведь то, что я вам поручил, это быть во главе всей политики внутренней нашей, сделать единой систему правленья, чинов, ширь дать культуре, ученью ее, просвещенью, сделать прекрасными нравы и их направленье.
Действительно, в основу взять высокое достоинство души, считать за праотца порядочность и долг, превозносить лишь добродетель и брать на службу лишь ученых, увещевать людей к добру и казни совершать над злыми – вот то, чем к процветанию пришли Пять древних государей-ди
