пущать их! – пронзительно визжит коренастая баба в залатанной паневе; круглое некрасивое лицо ее искажено от ярости.
– Вишь, храбрая сыскалась… – с добродушной усмешкой бросает крупный рыжебородый сотский плавильщиков Никита Лопухов. – Князевы дружинники, должно, ей не в помеху. Вон сколько их!
– Да что нам бояться? Их тут раз-два – и обчелся. А нас эвон сколько! Пошли, ребята! Давай сюда тягло наше, что на возы грузят! Давай!..
– Давай! Давай! – гневно откликнулась толпа, стала теснить редкую цепь конных дружинников, которые никого не подпускали близко к дворцу.
От небольшой группы всадников, стоявшей в глубине двора, отделился молодой боярин в надвинутом чуть ли не на самые глаза позолоченном шлеме с окрашенным в зеленый цвет орлиным пером. Медленно подъехал к толпе. Горожане притихли было, но, когда он, надменно щурясь, громко потребовал, чтобы мятежные людишки покинули великокняжий двор, в него полетели камни.. Боярин резко откинул полу синего, на красной атласной подкладке плаща, выхватил из ножен меч. По его команде дружинники повернули коней к бунтующим, подняв щиты и размахивая мечами, стали наступать на них. Те пятились, бранясь, угрожающе потрясали перед храпящими лошадьми рогатинами и топорами, но пустить их в ход не решались, впрочем, как и дружинники мечи.
Но вот кто-то взвыл от боли – конское копыто отдавило ногу, залился кровью молодой русобородый воин – камень угодил ему в голову.
Уже недолго и до схватки!..
Но тут появилась великая княгиня с детьми, ближними боярынями и обслугой. На виду бурлящей толпы они уселись в возки, окруженные охраной. Горожане нехотя расступались, давая дорогу. Возбужденный многоголосый гул несколько поутих.
На всем пути – на Соборной и Ивановской площадях, на перекрестках, на Чудовской и Никольской улицах, по которым проезжал поезд великой княгини, его встречали свистом и выкриками, но стычек и попыток остановить беглецов не было.
Покинули Кремль через Никольские ворота и вскоре, миновав Великий посад, конники и повозки запылили по дороге, ведущей на Переяславль.
Когда показались сани Киприана – митрополиты ездили на санях и зимой и летом, – толпа тотчас пришла в грозное движение. Несколько молодых чернослободцев, увлекаемых Иваном Рублевым, бросились закрывать Никольские ворота. На пути Киприана вырос живой затор из ремесленников, торговцев, гультяев и преградил ему дорогу. На башне и прилегающих к ним участкам стены горожане, размахивая увесистыми камнями, потребовали, чтобы владыка остановился. Не помог зажатый в узкой смуглой руке митрополита золотой крест.
Двое чернослободцев, схватив лошадей под уздцы, преградили дорогу саням митрополита.
– А ну отойди, воры! Кого держать умыслили, сучьи дети! – басом загремел на них сидевший на передке сын боярский из свиты Киприана. Выхватив из рук кучера
