злости, понимая, что расхлебывать, выпутываться из этой гиблой ситуации придется, как командиру, ему.
А ведь комбат четко на карте с ориентирами показал всем командирам участок, где немец засеял поле минами – противопехотными и противотанковыми. И теперь по вине этого придурка они как «во поле березы стояли».
– Не знаю, – убито ответил Саня. – Можете меня расстрелять… Я честное слово не видел этих табличек. Если б видел, разве поехал?
– А хрен тебя знает, придурка, – мрачно ответил командир. – Ну что делать будем? Саперов не дождемся. Их передали куда-то в распоряжение командира корпуса или еще повыше, комбат говорил… Второй раз так уже не повезет, по закону вероятности точно нарвемся на мину. Ладно, поехали, и так, и этак – трибунал. Все на броню, я за механика.
– Товарищ командир, – Деревянко буквально ожил, – разрешите, я сяду за рычаги. Я помню, как ехал, все четко, у меня память идеальная! И дуракам-то везет!
Не усмехнувшись и не раздумывая, Родин приказал:
– Садись. И шуруй по нашим следам, только не торопись!
А Сидорский и Баграев переглянулись и рассмеялись.
Деревянко поплевал на ладони, растер, «ну, родимая, не наступи», и через мгновения машина пошла по своим следам в обратный путь.
Баграев по традициям предков, чтивших на земле Осетии своего покровителя Георгия Победоносца, в мыслях обратился к небесному воину за защитой и оберегом.
Сидорский, лежа на трансмиссии рядом с Русликом, подумал, что погибать сейчас никак нельзя, впереди ждала освобождения его родная Белоруссия, растерзанная фашистским зверем, но непокоренная, ждала его деревня, его отец и мать, бабушки и дедушки; о судьбе их он, конечно, ничего не знал.
У Родина, сидевшего на башне, мысли были гораздо приземлённее: если нарвемся на мину, шансов уцелеть меньше всего у механика-водителя, остальные в лучшем случае отделаются контузиями и переломами. А для него, как командира, – верный трибунал за глупость, головотяпство, преступную халатность, приведшие к потере танка и гибели членов экипажа. На ровном месте… Или сразу шлепнут, или в штрафной батальон к матушке-пехоте.
Жизнь и судьба всего экипажа в буквальном смысле были в руках Сани Деревянко. Никогда еще: ни в колхозе на гусеничном тракторе, ни в учебке на «валентайне» или американском танке «шерман» – он с такой осторожностью, чуткостью и предельным до звона в ушах вниманием не вел машину. Но не везде каменистая земля приняла отпечатки траков, и здесь уже по памяти и интуиции Деревянко повторял в обратную сторону свои зигзаги. И когда до опорного пункта оставалось менее 100 метров, под левой гусеницей рвануло. Танк даже не тряхнуло, но душа у Саньки ушла в пятки. К счастью, наехали всего лишь на противопехотную мину, а для стальных траков – это все равно, что укус комара… Дальше обратная дорога шла только по прямой.
На позиции взвода их ждал капитан Бражкин. Его смуглое лицо было сейчас как очищенная вареная свекла, он еле сдерживался, но по разумной привычке сначала выслушал доклад
