не хочется возвращаться в школу. Обсуждаем последний сезон «Шерлока». Потом мы минут двадцать играем в ладушки и хохочем так, что Мариет чуть не падает в подвал. Так необычно болтать с девушкой, в которую я не влюблена беззаветно и безответно. Мне не нужно ее впечатлять, поэтому я могу перестать следить за каждым своим жестом и вести себя по-человечески. Интересно… Может, Тейлор со Стивеном чувствуют себя так же в компании друг друга? Может, так ощущают себя вместе люди, когда их чувство взаимно? Я размышляю об этом пару секунд, а потом пытаюсь вытолкнуть Тейлор из своих мыслей, раз и навсегда.
– Прости за прошлый год, – внезапно говорю я Мариет. Надо сказать, пока мы не перешли от разговоров к делу. – После того праздника… я вела себя как коза.
– Ох! – Мариет слегка краснеет. – Да все в порядке.
– Нет, не в порядке. – Я делаю глубокий вдох и кладу руку на ее ладонь. – Может, дашь мне второй шанс?
Мариет прикусывает губу и мягко вынимает руку из-под моей:
– Ровена… У меня есть девушка.
Я моргаю. Глупо, но меня разбирает смех.
– Правда?!
– Ага. – Мариет пожимает плечами. – Учится в Эджмонте. На каникулы уехала с семьей кататься на лыжах.
– Ой… – Я чувствую, как румянец разбрызгивается у меня по всему телу: от ушей до кожи между пальцами и складок под коленями. – Ой. Ладно. Все в порядке. Прости.
– Да нет, все правда хорошо, – говорит Мариет.
У меня как-то странно сжимается в горле. Что за ерунда, мне ведь даже не хотелось с ней встречаться… Мне просто страшно неловко. И очень, очень одиноко. Такое чувство, словно у всех на свете есть пары. У всех, кроме меня.
– Я лучше пойду, – говорит Мариет, стаскивая шапку и надевая ее обратно. От этого жеста волосы у нее искрят электричеством.
– Тебе необязательно, – останавливаю я ее, хотя мы почему-то обе уже встали, словно наши тела хотят, чтобы мы побыстрее разошлись. – Скоро полночь.
– Нет, я пойду. Мама и так не хотела, чтобы я пошла. Думала, что все напьются и будут пьяными кататься на машинах. Увидимся в костюмерной, хорошо?
– Ладно. – Голос у меня такой же ненастоящий и яркий, как Санта-Клаус на газоне Пауэрсов. – Конечно.
Мариет ушла. Я иду по пустой кухне. Стол завален перевернутыми пластиковыми стаканчиками, пустыми бутылками из-под алкоголя. На пластиковой салфетке застыла какая-то липкая жидкость. Холодильник почти не видно из-под рождественских открыток из Монтока и Вейла, штат Колорадо; семьи на фотографиях улыбаются, стоя в обнимку. Часы на плите показывают без шести минут полночь. И почему мне хочется расплакаться?
Ребята из команды по кроссу принесли фейерверки, чтобы запустить после боя часов; все бегут к костру посмотреть. Я крадусь вдоль паласа в цветочек, мимо пары одноклассников, что целуются у двери в ванну. Вытаскиваю свой пуховик из груды курток на кровати сестры Бодхи, оборачиваю вокруг шеи толстый шерстяной шарф. Другие тоже укутываются перед выходом
