же правда. Когда мы лежали в больничке, отец пару раз нас навещал. Я ему в окошко показывала нашего щекастого бутузика. Слава улыбался, довольный. Потом нас выписали. Мы приехали домой. Отец носил сыночка на руках, кругами вышагивал по крохотной комнатке и сдержанно так, но опять же очень довольно улыбался. Нет, Володю он всегда любил. Часто играл с ним в детстве. И на похоронах его сделал все, что мог, что нужно было сделать в таких случаях.
Только я сейчас о другом. Понимаешь, мне по молодости, грешным делом, казалось, что уж после той больницы, когда я буквально из лап смерти выцарапала сынишку, Слава ко мне подобреет, какие-то сердечные чувства в нем вспыхнут. Куда там. Как был сухарь сухарем, молчун молчуном, так им и остался. Чтобы ты знал: мы расписались много позже того, как сын на свет появился.
Пришла к нам на квартирку медсестра и спрашивает:
«Здесь живет мальчик Володя Мордюков?»
«Нет! – сухо отрубил муж. – Здесь живет мальчик Володя Тихонов».
Уже после ухода медсестры он так же сухо приказал мне:
«Одевайся, пойдем расписываться!»
Господи, да я была согласна вообще обойтись без того лилового штампа в паспорте, лишь бы он относился ко мне с любовью и нежностью.
Как-то разболелась я по своим, бабьим делам. Крутилась на тахте, стонала в подушку. А муж в это время играл в шахматы с моей подругой. Я старалась давить в себе боль, глядя в его неподвижную спину. Мне кажется, что он никогда не верил, что у Нонны, у такой кобылы здоровой, может что-то болеть. Всегда смотрел на мои страдания с легкой иронией. Дескать, тебя и дрыном не добьешь.
Вот и в тот раз, не повернувшись ко мне лицом, спросил:
«А когда стонешь, тебе легче становится?»
Ну, тут я не выдержала и как заору:
«Зойка! Карету вызывай!»
Тут уж муж развернулся, посмотрел на меня с раздражением – такую партию, мол, разрушила. Увезла меня «Скорая». И думаешь, он меня проведал хоть раз? Как бы не так. К выписке из больницы передала я мужу листок, в котором написала, что принести из одежды. Ведь увезли меня на «Скорой» в одной ночной рубашке. Приехал он за мной на такси, но одежду не привез – забыл. Снял с себя болоньевый плащ и надел на меня.
Зато алюминиевый двухлитровый бидон не забыл, чтоб на обратном пути колхозного молока купить на базаре. Он его регулярно пил. Причем сам остался сидеть в такси, а мне протянул бидон, как само собой разумеющееся.
Вот такие моменты меня больше всего раздражали, настраивали против него. Мы же с ним жили, как те Цапля и Журавль из русской народной сказки. Только они не разумели друг друга до свадьбы, а мы – после.
Нельзя сказать, чтобы я не старалась ему угождать. Слава очень спорт уважал. Всегда за «Спартак» болел и мне за него болеть велел. А мне вот «Торпедо» нравилось, и я втайне за него болела. Но мужу никогда в том не призналась.
Сколько помню наше
