легенды… И с Нахимовым тоже легенда, сочиненная для отдыхающих простачков. На самом деле война с турками закончилась гораздо раньше, чем построили крепость Геленджик. Так что никакой войны уже не было, и Нахимов не мог завлекать турок. Все гораздо прозаичнее. Солдатам в новую крепость русские суда подвозили, как принято теперь говорить, довольствие. А Геленджикская бухта по очертаниям и правда очень похожа на эту. Не помню, как она называлась раньше, – Мезыбь, кажется. Здесь ведь были горцы, черкесы, и селение у них здесь было. Ну а маяков тогда еще не поставили, побережье малознакомое, и капитаны путали Геленджик с этой бухтой… Может быть, и сажали судна на мель, кто знает…
– Чего это вы ополчились на легенды? – запальчиво спросила Нина Гавриловна. – В них столько романтики, красоты. А это все любят, и я тоже. Разве вы не любите красоту?
– Люблю, но не в истории. История не может состоять из одних легенд. История – это прежде всего правда, и неприукрашенная правда.
– А белые невесты – тоже легенда?
– О нет. Но не думайте, что белых невест похищали на вороных конях черноокие юноши. Этих невест бичами сгоняли на корабли, набивали трюмы до отказа, а потом полуживых раздавали в гаремы… Разве это красиво?
Некоторое время они шли молча, пока Нина Гавриловна не сказала:
– Посмотрите, какая прелесть: кизил. Все красно!
Чупреев набрал горсть ягод, пересыпал их в мягкие ладони Нины Гавриловны.
– Что за природа! Все здесь съедобное, все растет само по себе. Грецкие орехи – пожалуйста, алыча – пожалуйста, кизил… И никто не караулит это добро. Сюда бы заготовителей! Надо будет, пожалуй, взять патент на это предложение, как вы считаете? Половина премии вам.
– Я даже согласна на тридцать процентов.
– Скромно. Но вам нельзя даже тридцать.
– Почему?
– Ваш муж увидит у вас капитал и спросит откуда, – шутливо сказал Чупреев. Он остановился, упер руки в бока и, нахмурив брови, грозно и вопросительно посмотрел на Нину Гавриловну: – Да, откуда?
– А я скажу, что шли мы однажды с одним молодым человеком…
– Разве он у вас не ревнивый?
– О, еще какой ревнивый! Не Отелло, а прямо десяток Отелло…
Так, болтая, они прошли почти весь путь. Чупреев шутил, рассказывал, как сдавал зачеты, в лицах изображал разговор профессора со студентом, который проваливается на экзамене. Потом вспомнил, как однажды он решил посвятить себя артистической деятельности и был изгнан «за отсутствием ярко выраженных способностей…». Нина Гавриловна смеялась и не могла понять, что в его рассказах правда, а что вымысел.
Стало жарко, и она сняла пелерину. Круглые загорелые плечи поблескивали от пота.
Неожиданно Чупреев свернул с тропинки, увлекая за собой Нину Гавриловну в чащу. Густая листва скрыла солнце, стало свежо. Сумрак, лесная тишина создавали ощущение неуверенности, таинственности, и женщина
