пишут: князь Петр Вяземский 18-го октября венчался с дочерью князя Федора Сергеевичей Гагарина. Вера Федоровна старше мужа на два года. Князь-то Петр молод, восемнадцать всего. Промотал, пишут, богатейшее состояние.
– Зато поумнел. В службу просится, – сказал граф и глянул на портрет отца: Кирилла Григорьевич такое оставил состояние – на пятерых сыновей, на четырех дочерей хватило, и все богаты. Но то счастье Розумов.
У художника
По Неве над полыньями стояли кущи тумана. Кудрявые, цветущие поверху розами – солнце наконец-то пробилось.
Мороз за двадцать градусов, великий князь Константин отменил парад. Вот они и мчались в санках с Невского на Васильевский.
Солнце словно бы взмахивало ресницами, и морозная густая взвесь то вспыхивала сияющими искорками, то мрачно меркла.
– Степан! Степан! Ожги лошадей! – кричал кучеру хозяин санок прапорщик Николай Дурново.
Школу колонновожатых Николай Дмитриевич закончил еще в апреле, с апреля имеет офицерский чин и должность адъютанта управляющего квартирмейстерскою частью Свиты Его Императорского Величества генерал-лейтенанта Волконского.
Дурново вез своих приятелей братьев Перовских к художнику, коему заказал портрет в рост и миниатюру.
Впереди ехали санки с семёновцами. Как же не обогнать лейб-гвардейцев?
Степан постарался, его гнедая пара обошла пару серых возле Академии художеств. И тут Василий закричал:
– Стойте! Стойте! Чаадаевы! Это же Чаадаевы!
– Перовские! – радостно откликнулся Петр.
Остановились, выскочили из санок, обнялись.
– Ба! Вы уже в чинах! – простецки радовался Петр. – С нашим вызовом дело затянулось. Мы только седьмого декабря из Москвы. Да еще в Твери задержались. Профессор Буль теперь служит библиотекарем у великой княгини Екатерины Павловны. Господи! Сколько же люди могут знать! Буль уговаривал нас не идти в военную службу. Но, как видите, мы с Михаилом юнкера. Господин прапорщик! Господа унтер-офицеры!
Перовские представили Чаадаевым Дурново, обменялись адресами, разъехались.
Художник жил на третьем этаже, над деревьями. Они ввалились в прихожую, сбросили шубы.
– У меня сегодня натоплено, – улыбался художник, приглашая молодых людей в мастерскую.
Василий побежал глазами по стенам, по картинам. И будто огнем в лицо! На помосте, задрапированном розовым шелком, стояла, облокотясь рукою на мраморную колонну, совершенно… ну, просто совершенно… обнаженная…
– Моя Афродита! – засмеялся художник, с удовольствием глядя на женщину. Глаза у него блестели. – Вот ведь какие водятся в Обжорном ряду на Васильевском. Поздоровайся с господами, назовись!
Женщина поклонилась:
– Кланей зовут!
И снова приняла прежнюю позу богини.
У Василия пылало лицо, Лев тоже
