Григорьевна держала при себе. Маша сиротка. Аннушка родилась недоношенной, жизни в ней было, как в пузырьке воздуха на луже, врачи помочь не умели, а бабушка не сдалась. В печурке выдержала, выходила, у Бога вымолила. Девочки и были Васиным воинством.
Однажды сгоряча забежали с Машей в заросли крапивы, и хоть на помощь зови.
– Я тебя спасу! – сказал Вася и проломил в крапиве тропу, сам острекался, а сестрицу уберег.
– Хочешь, тайну тебе открою? – страшным шепотом спросила Маша.
У Васи пылали руки и ноги, но страданий он не выказывал.
– Хочу.
– У меня мамы нет и у тебя нет. Когда мы вырастем, ты будешь папа, а я мама.
Маша наклонилась и поцеловала Васеньку в обе щечки.
Васенька снова загрустил.
– Уж такой уродился, – говорила о нем Мария Григорьевна. – То удержу не знает – юла, а то не растормошишь.
И впрямь. Был море-океан, стал озерцо тихое. Игры с девочками оставил, прилепился к Андрею Григорьевичу, к крестному.
Были они, что старый, что малый, – молчальники. Уединятся на пригорке, под зарослями сирени. Сидят, молчат. Перед ними луга, село Фатьяново, Васькова гора. Андрей Григорьевич повздыхает, возьмет из футляра скрипку, и пошел пожикивать смычком по струнам.
Окутает Васино сердечко золотом звуков да и пустит росток в небеса, под облако, и выше, выше, в синеву и до самого, должно быть, солнца. Вася голову подопрет кулачком, смотрит, смотрит. На клубящийся поток серебристых ив вдоль Семьюнки, на древние ветлы по берегам Выры, на изумрудную благодать влажного, теплого травяного царства.
– До слезы? – спросит Андрей Григорьевич.
– До слезы, – признается крестник.
– Ах, Вася, до слезы! Соловьи и скрипка – ничего лучше нет.
– А коростель?! – удивится Вася.
– Скрип-то?
– Се – голос лугов.
– Голос лугов, говоришь? – призадумается Андрей Григорьевич. – Доброе у тебя сердце, Вася. Такое сердце каждого, кого встретишь в жизни, обогреет и посветит каждому. Добро неиссякаемо, как солнце. Добро и есть дитя солнца.
Хорошо жилось барчонку в Мишенском, да ведь всё до поры. Вольная жизнь кончилась в самый разгар летнего счастья.
Сначала пришла бумага от тульского губернатора: сержант Астраханского полка Василий Андреевич Жуковский произведен в прапорщики.
Следом за письмом приехал Афанасий Иванович, привез из Москвы учителя-немца. Прапорщику было шесть лет, а грамоты не знал. Еким Иванович должен был научить барчонка чтению по-немецки и арифметике.
Школу устроили во флигельке, где жил Андрей Григорьевич. Его комнаты были в одной половине, а через сени – жилище педагога и класс.
Первый урок крестника Андрей Григорьевич просидел на крыльце, радуясь за Васю: до наук дело дошло! И что такое? Учитель заорал, затопал ногами, ученик
