зубами. Глотать его было препротивно, хуже, чем эндоскоп на ФГС раз в стопятьсот. Не представляю, как Евлалия заглатывала ключ. Наверняка чисто из природной вредности.
Самое сложное – не заржать во весь голос, когда экзаменуемые принимались описывать симптомы моего «заболевания». Нет, язвой они не ограничились. Гастрит, прободение, полипы и камни (в желудке, хе-хе!) – вот неполный букет, которым наградили меня добрые соученики. Единственная, кто засомневалась в постановке диагноза, оказалась Мышь. Она обошла меня со всех сторон, остановилась за спиной и замерла, а потом резко и сильно ударила под ребра.
Я икнула и от неожиданности проглотила веревку.
Кандид заржал.
ЭмЭмЖо помрачнел. Ну, как помрачнел. Едва заметно сдвинул брови. Это означало крайнюю степень негодования.
– Там посторонний предмет, – проблеяла побелевшая от ужаса Мышь. – Я думала, если хорошо ударить, он вылетит…
– Он и вылетел, – утирая слезы, простонал Кандид. – То есть, влетел.
– Это я влетел, – процедил Желенский. – На очень ценный амулет. Варваре – отлично, Голубевой – заворот кишок.
– Всем по справедливости, – сияя, как начищенный пятак, объявил Кандид.
Заворот кишок – это справедливо?! Нет, это, похоже, я влетела.
– Голубева, иди сюда.
Я на негнущихся ногах подошла к столу экзаменаторов.
– Четверки хватит?
Кивнула.
– А теперь разберемся с посторонним… хм… предметом.
Желенский положил ладонь на область желудка.
Ох, какая же теплая у него рука. Горячая даже. Но не обжигающая, а согревающая. Изнутри. Я закрыла глаза и несколько мгновений блаженствовала, как полупомешанная адептка какого-нибудь Саит-Бабы под добрыми и мудрыми исцеляющими флюидами своего божества.
– Все, иди.
Как, уже все? О, нет, я хочу еще, еще!
Флюиды резко закончились. Тепло сменилось прохладой. Пришлось, открыть глаза и поежиться от недружелюбного взгляда Желенского.
– Заворота не будет.
Кивнула снова, благодарная, поняв, что отделалась легким испугом.
– А… амулет мне… того… извлекать ректально?
На резекцию желудка я не согласилась бы ни под каким наркозом.
– Да растворил я его, растворил, – нехотя признался ЭмЭмЖо. – Еще придумала – ректально. Веревку измельчил, переваривай на здоровье; а серебро… в общем, ты у нас теперь, Голубева, можно сказать, со вживленным амулетом жить будешь.
Я открыла было рот, чтобы спросить, что это за амулет, но Желенский ТАК посмотрел нам меня и Мышь, что нас буквально выдуло за дверь.
– Прости, – сказала Мышь.
– Может, еще благодарить буду, – задумчиво ответила я, припоминая, как этот самый амулет выглядел.
Кажется, как птица. Мелкая птичка со встопорщенными крылышками и разинутым клювом. Или
