ведь и Дворец Советов в полной мере постигла судьба Вавилонской башни. Долго расчищали площадку от обломков. Строительство начали в 1937 году. Закончили лишь фундамент, а потом… стальные балки, заготовленные для дворца, пришлось пустить на противотанковые ежи. Так и осталась огромная яма на стройплощадке. В 1958 году на нее обратил внимание Хрущев – и появился бассейн «Москва»…
Ну а положение митрополита Сергия (Страгородского) в период антирелигиозной вакханалии стало совершенно незавидным. Его, правда, больше не трогали. Но его имя и документ, принятый под его началом Временным Синодом, очень продуктивно использовало ОГПУ. Сотрудники Ягоды сообразили, что теперь можно не утруждать себя поисками или фабрикацией доказательств. Когда арестовывали епископа или священника (или просто вызывали в свое ведомство, как бы для беседы), ему задавали вопрос: «Как вы относитесь к Декларации митрополита Сергия?». Если он отвечал, что отрицательно (или что согласен не полностью), автоматически следовало обвинение в «контрреволюции» [3, с. 409]. Сам Сергий к этим злодеяниям был совершенно не причастен, но о нем поползли слухи, будто он сотрудничает с ОГПУ.
Он подрывал свою репутацию и дальнейшими попытками соглашательства. В феврале 1930 года «Известия» и еще ряд советских газет опубликовали его интервью, где митрополит отрицал какие-либо гонения на церковь. Указывал, что репрессии верующих и священников «применяются к ним отнюдь не за их религиозные убеждения, а в общем порядке, как к другим гражданам, за разные противоправительственные деяния». Через два дня ему устроили пресс-конференцию с иностранными журналистами, где Сергий подтвердил – интервью «Известиям» давал действительно он и его Синод. Причем с формальной точки зрения митрополит и Синод (разумеется, под давлением властей) выкрутились так, что информация была правдой. Сажали, ссылали, расстреливали, конечно же, не за «религиозные убеждения». Всех осужденных подгоняли под другие статьи, о политических и уголовных преступлениях. Но ведь на самом деле это получалось ложью…
Это прекрасно понимали в Советском Союзе, а за границей обсуждали и осуждали открыто. Отношения между Временным Синодом Сергия (Страгородского) и РПЦЗ стали откровенно враждебными. Московское Священноначалие называло зарубежный Синод «карловацкими раскольниками», запретило в служении, постановило предать церковному суду. Однако никаких реальных последствий такие решения не имели и не могли иметь. А руководство РПЦЗ во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) заклеймило позицию московского Синода как ересь, вбросило в обиход ярлык «сергианство».
Впрочем, подобное определение было весьма некорректно, и обвинение в ереси не имело под собой почвы. Да, Декларация митрополита Сергия имела явно политизированный характер, вынужденный, а в некоторых пунктах откровенно демонстративный. Например, требовать от эмигрантов, бежавших от советской власти, ее признания и благожелательного отношения
