того, что мы им сделали. Придет время и они нам всё припомнят, и тогда этой дружбе придет конец.
– Дед, а ты хоть раз бывал в русском гарнизоне? Как они там живут?
– В гарнизоне не был, а вот в плену у русских был, —сказал дед угрюмо.
– Ты был в плену – у русских, —спросила удивленно Керстин.
– А что тебе мать про это не говорила?
– Ты же знаешь, что у нас в семье не принято говорить и вспоминать о прошлом. Я даже ничего не знала. Что мне говорить, если я снова увижу этих русских.
– Скажи им спасибо, —сказал дед, и на его глазах выступили слезы. —Скажи им, что твой дед Мартин Грассер передает им привет. Я могу даже попросить прощение.
– За что, —спросила Керстин, поправляя деду плед.
– За то, что они оставили меня в живых. Я всегда поражался русским и их умению прощать врагов. Я бы так не смог, наверное. Если бы не они, я никогда бы не вернулся домой, и у тебя никогда не было бы такого деда как я.
– Так значит, ты не будешь против, если я пойду на свидание?
– Ты Керстин, уже почти взрослая, и тебе самой решать с кем встречаться, —сказал дед. —Если в нашем доме вдруг появятся русские, у меня есть, что сказать им, —сказал дед. Старик откинувшись на кресло качалку, в мыслях ушел туда, откуда не возвратились почти семь миллионов немцев.
Глава шестая
1942 год
Эта история началась холодным весенним утро третьей декады апреля, тысяча девятьсот сорок второго года. Солнце еще не обозначило своего появления, а на розовеющем небосклоне прямо над самой кромкой леса появился легкий штабной самолет —«Шторьх» Fi—156. Посадочная полоса полевого аэродрома, вспыхнула светом сигнальными огней, указывая «штабнику» полосу для посадки.
Дежурный по штабу офицер, майор Вальтер Шперрер, резво запрыгнул в стоящий на парковке дежурный «Кубель»:
– Давай Клаус, гони на поле —к самолету! Черт бы его побрал этого связника, в столь ранний час, —сказал майор, зевая.
Автомобиль затарахтел движком, и поднимая пыль, покатил в сумраке рассвета к силуэту приземлившегося на поле самолета. В какой—то миг сигнальные огни погасли, и свет фар выхватил из провала ночи, контур «связника». Машина разрывая предрассветный сумрак подъехала к «Шторьху», в тот самый момент когда офицер особых поручений ставки, крепко ругаясь, выползал из кабины, держа в руках портфель.
– Черт! Черт! Черт бы побрал этих «большевиков», —ворчал офицер. —Кто—то мне говорил, что «иваны» по ночам не летают. Слава богу, эта кастрюля летела так низко, что нас не было видно на фоне этих жутких камышей.
Принадлежность офицера к берлинской элите, выдавали начищенные до блеска хромовые кавалерийские сапоги и добротное кожаное пальто с серебряными погонами. К руке офицера был пристегнут хромированной цепочкой толстый портфель из крокодиловой кожи с бронзовым
