да всё —танцы алес, —подтвердил Саша.—Нам рекомендовано шпацирен на хаус гейн…
– Мы вас проводим домой, – сказал удрученно Виталий.
Увидев расстроенных парней, немки как по команде и не «теряя лица» вальяжно продефилировали через весь зал в сторону выхода.
– Что происходит, – спросила Эрика по—немецки.
– Алес, —сказал Виталий. —Алес капут, гейн цурюк на хаузе…
– Почему, —спросила Керстин, по—немецки, стараясь через силу улыбаться.
– Дарум, —ответил Виталий.—Кайне либе! Кайне фреиндшафт! Кайне фрайхат! Кайне гельд!…
Девчонки переглянулись и ничего не говоря, направились к раздевалке.
– Так, что будем делать? Девки хотели танцев, шоу и секса, —спросил Русаков.
– А что ты меня спрашиваешь? Ты иди химичку спроси – умник бля… Она обещала после каникул устроить нам маленький Армагеддон под Фермопилами. Я не очень —то уверен, что она не исполнит свое обещание.
– А я думаю, химичка молчать будет, —сказал Русаков. —Какой ей резон выносить сор из избы?
– Поживем – увидим, —ответил Виталий, и накидывая анорак, вышел следом за своей юнгемедхен.
Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.
Завтра наступал Новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение. Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камрады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и штофом шнапса перекинуться в вист или скат.
Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: толи постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.
– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин.—Уже очень поздно.
Девушки, словно по команде шмыгнули
