группы «Скорпионс», которая в те времена была на первых строчках европейских хит парадов, Русаков робко прижался к Керстин. Дабы не гневить учителей, он удерживал такую дистанцию, которая по его мнению, не могла быть предметом учительского гнева. В то самое время, когда Русаков упирался напору Керстин, выросшая в формате другой культуры, она наоборот жалась к нему стараясь ощутить с парнем полный телесный контакт.
Интимный, приглушенный свет, и завораживающие сольные переборы гитарных струн, вдохновляли молодых на более решительные действия, от чего расстояние между ними сходило на нет, до полного контакта.
Русаков прижимаясь щекой к белокурым волосам Керстин, блаженно закрывал глаза. Он вдыхал аромат, какой-то еле уловимой парфюмерии, и улетал в «космос» небывалых ранее ощущений.
Керстин, чувствуя, что её русский почти «сломлен», словно дикая кошка еще эротичнее терлась об его щеку, доводя, неокрепший организм до полного исступления. Чувство эйфории, которая нахлынула на него впервые, вызывали чувства не однозначные, и даже где—то парадоксальные. Парню одновременно хотелось быть с этим милым существом с лицом ангела, и тут же от счастья хотелось умереть в её объятиях. Невидимые флюиды по невидимым каналам проникали в него, вживаясь в каждую клетку организма. В эту секунду Русаков даже не осознавал, что метаморфозы его природного преобразования уже запущены и охватили всю его биологическую сущность. Процесс превращения безусого юноши в настоящего мужчину было уже ничем не остановить. Эти легкие – слегка уловимые касания тела юной фроляйн, в районе «первого этажа» так будоражили плоть парня, от чего пунцовый румянец не сходил с его лица. Ноги бил малозаметный триммер, а руки сводила судорога. Вся остальная плоть начинала доставлять болевые ощущения, что приносило физические страдания. Эротические телодвижения юной фроляйн, дорисованные фантазией Русакова, были для него настолько необычными, и трепетными, что он уже потерял счет «взорвавшимся» в нем бутылкам «Боржоми». «Пузырьки воздуха» сплошным потоком вырываясь откуда-то из нижней части живота, поднимались вверх, и щекотали ему сердце, и от такого наслаждения, ему просто хотелось стонать.
Керстин в виду своего западноевропейского воспитания была намного привычней к таким сексуальным экспериментам над своим организмом. Близость Русакова, которого она ощущала в ходе танца, хоть и запускала в ней механизмы страстей и желания близости, но силой воли юная фроляйн умело подавляла эти инстинкты, форматируя их в легкий флирт.
Сашкины одноклассницы танцевали рядом, и от удивления выпучивали глаза, сгорая от бабского любопытства, увидев воочию, как на их глазах зарождается настоящая любовь. С чувством национальной пытливости, они наблюдали за своим влюбившимся одноклассником, и этот факт начинал вызывать в них странное чувство ревности.
– Русаков, а у тебя, губа не дура,
