у приятеля. Чуть ли не слово в слово. Вот и досталось потом обоим. Но самое главное, что эти вундеры нисколечко не врали. Дело заключалось, конечно, не в шоколадках и не в жвачке, – просто такие уж они были сорвиголовы.
Сказать по правде, я тоже был бы не прочь ограбить парочку-другую банков, да только смущался в этом признаться. Неловкость я ощущал, что ли? А может, понимал, что не все, что хочется, – здорово и полезно. С шоколада – вон кариес повсюду, от жёвки – язва желудка и пломбы летят, как бешеные. Вот и с банками судьба грозила массой непоняток. Их, может, и приятно грабить – особенно когда в маске-балаклаве да весь обвешен оружием, но ведь потом ни с кем не поделишься впечатлениями, – прятаться нужно, обманывать. И какая же с этого радость?
Или, скажем, Вовыча с Саней я возьму в банк, а Костяя с Гошиком не возьму. И что получится? Конечно, разобидятся – будут губы надувать, глаза тереть. И выходит, что в банк придется идти всем классом. Разве не глупость? В такой толпе, конечно же, кто-нибудь да обмишулится. Потянется за платком и выронит из кармана улику. И всё, туши свет! Поймают в первый же день. С одной стороны – слава, с другой – позор. Что я скажу папе с мамой? Еще и перед банкирами извиняться. А если тоже разобидятся и не простят?
В общем, неблагодарное это дело – грабить банки. И только Свая со Шнуром этого не понимают. Потому и огребут однажды от своих родителей по самую маковку. А мне это не надо. Ну их – этих налетчиков со всей их романтикой! Хватит с меня моей гениальности. Тем более что доказательств скопился воз, и первое из них – мои страхи. Нет, конечно, пугаются все вокруг, но только мой испуг – особенный. Вроде бы хорошо, весело, и все кругом бегают, играют, а мне, вдруг, бэмс! – и страшно становится. Не за себя, а за все вокруг. За Солнце, которое когда-нибудь остынет, за друзей, что незаметно превратятся во взрослых, а после в старичков и старушек. Страшно за небо, которое из-за труб и торговых центров уже почти и не увидишь. А страшнее всего то, что никто этих вещей не замечает. Что я один, как дурак, стою и дрожу. Машины кругом гудят, люди о чем-то спорят, дети носятся, и никто не думает про наше завтра. То есть, я тоже стараюсь не думать, но иногда все-таки думается. Ну, просто само собой думается… Я вот у Дашки Скворцовой про страхи выспрашивал, она посмеялась. Колян с Гошей вообще не поняли, о чем я толкую. И Вовыч с Лешиком лбы наморщили, точно я ребус им космический загадал. Вот и дошло до меня, что в этой беде я один – все равно как во поле березка…
А еще… Еще в детском садике я свободно говорил по-немецки. Сложно поверить, но это чистая правда. Когда надоедало болтать на родном языке, я без малейших усилий переходил на немецкий. Слова и фразы сами лились с языка, и никто вокруг ничегошеньки не понимал. Даже у воспитательниц глаза на лоб лезли. Я же бойко лопотал на заморском наречии и чувствовал
