молчать бельканто, чтоб не разболтали государственных тайн. Я тоже учусь… Нужно учиться молчанию! Вот главное из искусств. Сказано вполне достаточно.
– Значит, теперь Теодор будет переворачивать страницы? – затрясла головой третья старуха, древняя и сухая, как веточка, то ли одобряя, то ли осуждая этот выбор. Бриллианты в ее ушах блеснули веселой радугой.
– Почему бы нет? – Валентин стремительно направился к ней через комнату, расцеловал мышиные ручки. – Рад вас видеть, Наталья Петровна, вы совсем не меняетесь. Сколько лет я вас помню…
– Это еще заводские настройки, – жирная Кира Ипатьевна тоже протянула крючковатую руку для поцелуя. – Раньше производили крепкие вещи.
– Да, сейчас народ пошел непрочный, тут вы правы! А вы всё молодеете, Ниночка, ни морщинки! – Валентин повернулся к женщине с мертвым лицом и начал обходить по кругу стол, обращаясь к каждому из гостей. – Здравствуйте, здравствуйте! Рад видеть… Костик, Маргарита Павловна. Как здоровье супруга? Познакомьтесь, это Теодор, дар богов. Если вам больше нравится – Федор… Он весьма застенчивый молодой человек, но обладает неоспоримым достоинством. Умеет держать паузу. Как никто из ныне живущих.
Шуберт стоял у часов, как приколоченный гвоздями, заливаясь краской, не зная, куда девать руки и глаза. Ему казалось, что все гости в комнате перешептываются и смеются над ним.
– Удивительно, как вам нравится шокировать людей! – проговорила толстоногая Ниночка. – Радуйтесь, что здесь все свои. Анна – святой человек. Вы слышите, что я говорю? Ваша жена – святая.
– Выпьем за Анну! – грянул басовитый бородач.
– Мейн либстен! – Валентин с размаху опустился перед женой на одно колено, выхватил из кармана бархатную коробку. – Фот скромный шмук тля мой супрук.
Как ни в чем не бывало, Анна нагнулась и прижалась щекой к его лысине.
– Спасибо, милый. Боже мой. Смотрите, какая прелестная вещь, – она показала гостям раскрытую коробку. Тут же кто-то из женщин помог ей застегнуть браслет на тонком запястье.
– Я скажу, в вашей семье неосуществимые темпы, – заявила чем-то обиженная Ниночка.
– Зато никто не скучает, – улыбнулась Анна, поднося к губам бокал с красным вином.
«Ну и пусть, – ревниво подумал Шуберт. – Какой-то браслет, первый попавшийся». Теперь красота этой женщины уже не пугала, но казалась ледяной и замораживающей. Глядя в нарочито оживленное, потное и какое-то беззащитное лицо Валентина, Шуберт вдруг почувствовал к нему пронзительную жалость. В душе юноши происходило нечто необычайно важное, как, впрочем, и все события этого странного дня.
За его спиной вполголоса обсуждали хозяйку.
– Анюта – великомученица, сколько в ней терпения! Не устаю восхищаться. И держится с таким достоинством. После всей этой истории, и сегодня, я бы не смогла…
– Такие испытания должно принимать в христианском смысле, как целебную хирургию души.
– При
