как скоморохи, разыгрывающие сценки, сверкая злыми глазами и зубами, воскликнул Орлик и, подхватив сапоги, вышел прочь, хлопнув дверьми, как можно сильнее.
Поэтому и у Белогора, к которому я пришла, между прочим, поговорить о Дамагое, что до сих пор просто сидит под замком, я и расклеилась вот так.
Но Бел хитрый и мягкий, всегда продуманный стратег, он не вскипает в один миг, как Орлик, даже, если злится, если обижен. Впрочем, он не обижается, он мимо пропускает такую глупость. И это такая верная, такая мудрая тактика, ею он добивается всего, чего хочет. Тем более от меня.
Он позвал принести сбитня для меня, причём попросил с мятой, для дёрганных беременных дур… Сбитень хорош, сладкий, терпкий при этом и голову немного кружит.
– Бел, надо решать с Дамагоем. Сколько мы держать его будем? – сказала я, начав, наконец, разговор, ради которого пришла.
– Ты думаешь, он сбежит? – Бел отодвинул лавку, сесть напротив меня.
Я покачала головой:
– Не сбежит он, его любой удавит, едва он без стражи окажется. Любой, кто с нами в лагере был перед той битвой, – сказала я.
Бел усмехнулся, уселся передо мной со свободой спиной, волосы мотнул за спину, не завязывает сегодня. Качнулись тяжёлой шелковой массой за плечами. Длинные стали, давно не стригся Великий…
– Так что тогда думать о его судьбе? – легко произнёс Бел, сверкнув заиндевевшими вмиг глазами. – Отдать и…
Таких глаз я ещё не видела у него.
– Ты отдал бы толпе? – удивилась я, выпрямляясь.
Неужели он всерьёз? Какой бы Дамагой злодей ни был, он всё же сын царя, моего отца, грязнокровый, ублюдок, но половина в нём нашей, золотой крови.
– Отдал бы, – сказал Бел, тоже выпрямляясь, и его взгляд ещё сверкнул холодной чёрной молнией. – И сам ещё с галереи посмотрел, как они растерзали бы его!
Господи, не может быть Бел так кровожаден…
– Не верю, что ты… проговорила я.
Судорога пробежала по его лицу.
– Что я кровожадный? Зря не веришь, – он опустил глаза на миг, облизнул побледневшие губы. – Дамагой… Дамагой – зло. Он зло во всём, за всю свою жизнь он не сделал ничего доброго. Пролить столько крови, для чего? Чтобы показать, что не боится убивать? Что не сохранил ничего от человека в себе? Или что не имел ничего от человека? Нет, Ава, убить его – это благо.
– Не думаю…
– Что? Что уничтожать зло – это благо?
– Нет, не думаю, что в нём не осталось ничего от человека, – сказала я. – Или, что вообще не было.
Бел, скажи, что ты просто злишься, что ты не всерьёз. Но он посмотрел на меня, чуть прищурив нижние веки:
– Ты… ты до сих пор… жалеешь его? Как брата? Всё ещё считаешь его… – у него сжались в кулаки руки, лежащие на столе. – Ты его любишь? Как тогда… поэтому и мне ничего не рассказывала?.. Ава… – он побледнел даже, и кулаки побелели.
Ну, ещё лучше… и Белу в голову ревность вошла? Новый виток кошмара… Но не
