наклонившись ко мне, что-то говорит мне.
– Что? – почти кричу я, подставляя ему ухо. – Ничего не слышно!
Ансамбль начинает играть мою любимую «Тум-балалайку» и, сидя на своем месте, я пускаюсь в отчаянный вихрь вальса с мечтой о Любви. Мы с моей мечтой дружно кружим, быстро перебирая ногами по всему набитому народом, но для нас пустому залу. Искры радости вспыхивают в воздухе. Я улыбаюсь своей мечте. Сияющими от счастья глазами, смотрю в ее лицо снизу вверх. Она выше меня ростом, галантно и нежно держит меня за руку и за талию, как кавалер, увлекая за собой в такт музыке. Ее дыхание касается моего лица, и от быстрого движения, я немного задыхаюсь. Если бы только прожить хоть один вихрь вальса с Любимым! Один полет, но сполна – в объятиях любимого, глаза в глаза, дыхание в дыхание… Неужели никогда не осуществится такая страстная, отчаянная моя мечта?!
– Пошли танцевать, говорю! – слышу я голос Жени сквозь оглушительный шум музыки.
Я встаю, мы идем с ним танцевать, а мне так отчаянно хочется положить ему голову на плечо и просто расплакаться, пожаловаться ему как старшему другу: наверное, никогда в моей жизни так и не будет Любви. Я растворяюсь в толпе, в чаду, в музыке, в мигании разноцветных лампочек, в его объятиях, от которых мне неловко. А может, именно тогда, когда я окончательно отчаюсь и потеряю надежду, она (Любовь) возьмет да придет?! В самый неожиданный момент… ведь так бывает!
Когда принесли счет, я заметила, что Женя и Майкл, отойдя в сторону, долго совещались и оба вытащили свои кошельки.
– В Союзе было принято, чтобы платил тот, кто пригласил всех, – говорит Фаина. У нее опять кислое лицо. – А здесь… здесь так принято – каждый платит за себя.
– Ты недовольна тем, что приехала в Америку? – спрашиваю я у Фаины.
– А чем здесь быть довольной? Одна депрессия от этой Америки!
– Да? – говорю я, обрадовавшись, что хоть кто-то еще думает так, как я. – Ты, правда, так считаешь? А что именно тебе не нравится здесь?
– Какая радость от того, что здесь все есть, если то же самое есть у всех?! В Союзе, помню, достанешь модный ватник или туфли импортные, так носишь их, какое удовольствие получаешь! А здесь – что толку, что обуви всякой, видимо-невидимо! Во-первых, когда такой большой выбор, глаза разбегаются, не знаешь, что и покупать, а во-вторых, какая радость от такой обуви, если ее каждый дурак купить может?
– А-а-а… – сказала я. – А чего же ты приехала сюда? Родители привезли?
– Да не-е-ет… родители сами подневольные жертвы. Они тоже в депрессии, не могут прижиться в этой Америке. Старикам, так вообще, тяжелее всего.
– Так, как же вы приехали? Кто был инициатором? – удивилась я.
– Брат мой, он религиозный. Он хотел очень уехать. Он всех нас и потащил за собой.
– Один брат троих потащил? – удивилась я. – А зачем же вы подчинились?
