на неё большого впечатления, и налил ещё. Не было никакой закуски, поэтому его сразу слегка повело, и вскоре он почувствовал рвущееся наружу чувство любви – его требовалось куда-то направить, иначе он взорвётся однажды прямо посреди городка, от стыда и собственной напрасности. Маленькая румяная девочка перед ним была что надо. Её тело обмякло от выпивки и стало податливым как пластилин.
Потом они лежали, в той же кромешной темноте, он сделал ещё пару глотков и почти заснул, а она начала шевелиться, включила зачем-то свет и полезла к его вещам. Андрей понял, что она думает, что он спит, и хочет прочитать его письмо. Он было потянулся, чтобы остановить её, но оказалось, что его тело не слушается. Оно одеревенело от выпитого, и даже глаза перестали подчиняться. Он не мог даже увидеть, что происходит, и поэтому вышел из себя, поднялся к потолку и поглядел вниз. Какая же крошечная каморка, в очередной раз подумал Андрей, и поднялся ещё выше.
Через старые жилы дома он вылез на крышу, вспорхнул в чёрное, прорезанное редкими прожекторами небо и понёсся, поймав попутный ветер, на юго-запад – туда, где, по его представлениям, осталась Москва. Путь занял много времени. Андрей то находил, то терял железнодорожные пути, но всякий раз вой очередного поезда помогал нащупать нужное направление. Все составы шли только на север: ни один не двигался обратно. Что же, они так и бросают их там? Посреди полярной ночи, выгрузив последнего пассажира?..
Наконец к утру он добрался до Москвы, приземлился в родном дворе, тот ничуть не изменился – разве что стало поменьше машин; оказавшись дома, он вошёл в собственное прежнее тело. Оно было более подтянутым и спортивным, чем теперь. Прежний Андрей вскоре проснулся, потянулся, проверил телефон, принял душ. Затем он тщательно побрился, выбрал одежду, повязал галстук, отправился на работу. По пути он купил кофе и круассан в кафе «Пауль» и с удовольствием позавтракал прямо в пробке. В машине он слушал аудиокнигу. Придя в офис, Андрей разобрал почту и написал по мессенджеру Лене.
Они встретились – точь-в-точь как она просила, за их столиком, в их время – десять тридцать утра. Но когда Андрей открыл рот, чтобы начать рассказывать, оказалось, что у него кончились слова. Речь будто через невидимую протечку вылилась из него, и он как рыбка в аквариуме молча шевелил губами. Андрей схватился за голову, понимая, что его превратили в одного из членов массовки. Лена ласково улыбалась и тоже молчала, бесконечно помешивая кофе, но не притрагиваясь к нему.
Где-то в стороне разыгрывалось настоящее действие, массовкой для которого они выступали. Андрей пытался вырваться из этого вяжущего театрального молчания, но его лицо не менялось, голос не возвращался. Он был тут никем, ужас охватывал его, ведь собственное тело сделалось тюрьмой, принадлежащей режиссёру и сценаристу. С криком он подскочил на кровати, из последних сил вырываясь из кошмара.
В каморке никого не было. Стеллино тепло давно выветрилось, и даже её запаха не осталось на второй половинке узкой постели, где она замерла, притворяясь спящей после любви. Он с трудом встал – голова раскалывалась, – залез в карман шубы. Письмо было на месте. Андрей на всякий
