расписание, но прочитать что-либо не смог. Никто не проявил к вошедшим интереса. Клерки продолжали печатать что-то на многочисленных, мерно гудящих машинах, а полицейские, зевая, обступили батареи и принялись отогреваться, не снимая масок.
В центре помещения, прямо под люстрой, в клубке белого света, за широким столом сидел уставшего вида старик с огромной амбарной книгой. Он был единственным, кто не глядел в монитор, а что-то записывал от руки. Полицейский склонился к старику и негромко забормотал ему на ухо. Тот поднял уставшие глаза на троицу москвичей и сказал:
– Поручаетесь?
В другой ситуации Андрей, пожалуй, спросил бы, что именно подразумевает его поручительство, какие обязательства он на себя берёт и всё в таком духе, но сейчас он не почувствовал ничего, кроме усталости, и с ходу ответил:
– Да.
Ему показалось, что на мгновение все присутствующие перестали колотить по клавиатурам, а вполглаза покосились на него, но через секунду стук возобновился. Старик переписал информацию из его паспорта в книгу, затем попросил Андрея расписаться, и через пару минут он был свободен.
Дожидаясь своих новоявленных знакомых, он опять курил «Северные» и думал, кто этот Петя и откуда они знакомы. Кажется, был какой-то скандал, где-то далеко и миллион лет назад, но тяжёлая головная боль заволакивала его взгляд каждый раз, когда он пытался вернуться к тем событиям. Тем более раз что-то внутри противилось вспоминать, то наверняка дело касалось давно минувших дней и больше не имело значения.
Минут через пятнадцать появились Пётр со спутницей. Теперь их лица тоже были спрятаны под шарфами, и они больше походили на местных, чем до этого.
– Кстати, позволь представить, это Олеся, моя жена! Вы же не знакомы, да? Мы поженились намного позже того события, – Петр доверительно моргнул, как будто намекая, что о событии Олесе знать не обязательно. И Андрей, пожимая ей руку, тоже моргнул, хотя не помнил ни события, ни, собственно, Петра, но соглашался играть в игру.
Глава четвёртая
Выставка современного искусства
Утром в понедельник Андрея вызвали к редактору. Он с трудом заставил себя идти. Все выходные он плохо спал и ничего не делал, только курил «Северные», а когда они кончались – выходил на улицу и покупал новую пачку. Выходить довелось трижды: утром и вечером субботы и утром воскресенья, и все разы город был укрыт плотной полярной ночью. Он знал, что где-то в полдень далеко на юго-востоке, меж заводских труб, круглосуточно выбрасывавших потоки серого дыма, пробивается солнце, подсвечивает дно облаков, крыши домов, серебрит окна, тускло отражается в поверхностях машин. Но уже через пару часов снова наступают сумерки, и затем стремительно падает темнота.
Свои «Северные» он курил прямо в комнате, игнорируя истошный хозяйкин стук. Он вдруг осознал, что ни один поезд не уходит из городка обратно в Москву с пассажирами, а значит, шансов, что его выселят, не так много, и просто перестал её слышать,
