я подумала, что это пугало. Не человек. А так, подобие человека, сделанное из всяких… штук.
– Штук?
– Да, штук. Обрывков, да. Гвоздей. Лохмотьев и шипов. Человек из шипов, шесть или семь футов ростом, темный и безликий… А еще он держал в руках блестящий меч, яркий такой, серебристый. Я не верила своим глазам, пока он не развернулся и не вошел в дом.
Между ними повисает молчание.
Гожа поворачивается.
– Вы мне не верите. Думаете, я с ума сошла. Правда?
Мулагеш после паузы отвечает:
– Я не… ладно. Твою мать. Я не знаю, чему верить. На нем была такая одежда? Из лохмотьев и… и шипов?
– Я не знаю. Я даже не знаю, мужчина то был или женщина. Ночь, не разглядеть. Но он и та женщина переглянулись, как будто говорили без слов. А потом он вошел в дом.
– Расскажите мне об этой женщине.
– Ну, как я уже сказала – невысокая. В темном плаще – фиолетовом или зеленом, точно не скажу. И она накинула капюшон на голову. Так что я ни лица, ни даже рук не разглядела.
Осторожная, значит, если с ног до головы замоталась.
– А что случилось после того, как мужчина в одежде из шипов вошел в дом?
– Я привязала пони на просеке к востоку отсюда. Он начал ржать и дергаться – напуган, видать, был. И я испугалась: а вдруг та женщина и человек из шипов увидят меня. Вот я и убежала. А через два дня услышала, что Богдана с женой нашли мертвыми.
– А вы не думаете, что это Богдан был в одежде из шипов?
– Богдан – он как все здешние мужчины, сайпурка, – еду в детстве нечасто видел. Я бы не сказала, что он был, как это говорится, здоровяк.
– А вот мужчина в той одежде – крепко сложенный?
– Да уж, выглядел он впечатляюще, я аж испугалась, – тихо говорит Гожа. – Он как из кошмара вышел. – И она смотрит на Мулагеш. – Вы думаете, эти люди и убили Богдана с женой?
– Похоже на то.
– Но почему? Зачем убивать угольщика деревни Гевальевки? Кому он был нужен, бедолага?
– А вот это хороший вопрос, – кивает Мулагеш. – Убить легче тех, кто никому не нужен: угольщика с женой, семью на одиноком хуторе…
– Но зачем вообще это делать?
– Выглядит так, словно это… ритуал, что ли, – отвечает Мулагеш. – Церемония. Тела разрезаны особым образом, одежду вот специально подобрали. А кто-то стоит неподалеку – чтобы удостовериться, что ритуал совершился.
– У вуртьястанцев много церемоний, – говорит Гожа. – А до Мига было еще больше, я уверена. Но о такой церемонии я никогда не слышала.
– Это не значит, что ее не существует, – пожимает плечами Мулагеш. – Но для чего она нужна – не понимаю.
Гожа разворачивается и идет к двери. На пороге останавливается и говорит:
– Странно, конечно, что я говорю это восточнице. Но я надеюсь, что вы поймаете этих людей.
И она сердито прищуривается:
– Мы не свиньи и не козы, генерал Мулагеш.
– Я
