и лаконичней, чем я. Но я – не Герда, мне не хватает ее цинизма, ироничности и ума.
– Женщин тут не принято эксплуатировать. – Кассандра повторила это слово с моей интонацией. – Но женщин тут принято обижать. Когда я спросила у Бургомистра, какие еще варианты могут найтись для свободной Кассандры, он посоветовал мне пойти работать на рынок. А после того, как я рассмеялась ему в лицо, добавил, что на южной границе муниципалии в частных домах под стеной крестьяне разводят свиней и кур и что там могут пригодиться мои руки…
Я снова не знал, что ответить, и потому промолчал.
– Вы представляете? В свинарник! Куриное говно убирать! Это что, приличное предложение? – Мое молчание начинало ее беспокоить. Она спрятала маску оскорбленной Нефертити (версия для провинциального театра) и спросила с человеческой интонацией: – Как вы тут вообще живете? Вот что у вас тут за свобода?
– Это не у нас тут свобода. Это свобода как она есть, – выдавил я. – Тот, кто тебя потребляет, тебя и кормит. Если хозяина нет, приходится искать сухпаек самому.
– Бургомистр сказал, что вы очень состоятельный человек.
Я про себя назвал лукавого главу Грушевки нехорошим словом.
– Состоятельный и одинокий, – продолжила Кассандра.
Она говорила это уже без театральных поз, жестикулировала естественно. Чувство неловкости между нами исчезло.
– Что одинокий – верно, – согласился я. – Сейчас живу один. С собакой. Ну а состоятельность – относительная. Десять цинков по тридцатому утреннему зову за коммуналку и безопасность Грушевки выплачиваю исправно.
Она сделала паузу, заглянула мне в глаза и произнесла почти по-дружески:
– А давай я буду твоей, одиночка? Давай я буду тебе помогать по дому, еду готовить, чай заваривать? Гулять с твоим псом? Давай я буду тебя любить? – Она считала выражение моего лица и попыталась поправить себя: – Тебя и твоих друзей. Ты будешь давать меня в долг, расплачиваться мной за услуги. Давай ты будешь мной владеть?
Пока я подбирал слова для ответа, она встала с табурета, сбросила расстегнутую шубейку и одним жестом скинула меховой кафтан. Оголился бело-розовый цвет. Она кипела, млела в роскоши пчелиного звона, который звучал у меня в ушах.
– Я очень умелая, одиночка, – сказало это тонущее в белом цвету деревце. – Со мной не загрустишь.
– Извините, Кассандра, – ответил я, отводя глаза. – Вы очень красивая женщина. Но я принадлежу другой. Я ее люблю и…
– И где она? Та другая? – спросил шелест цветов.
– Сейчас ее тут нет. – Я осип.
Герда помогла мне, долго и жалостливо заскулив. Вот уж не знаю, по кому она скулила, по мне или по моей визитерше. Но это помогло: я уставился на Герду и строго выдал:
– Прикройтесь, пожалуйста.
Я не знал, что сказать Кассандре, чтобы она поскорей ушла. Предложение уйти прочь – не самое
