опасности для нас этот предмет не представлял. Ускорив шаг настолько, насколько позволял надетый на плечи шкаф, я увидел старательно очищенный от снега и льда пригорок, а на нем – продолговатый металлический предмет, прижимавший к земле какой-то белый клочок. Стена была освещена ХИС – люминофором, который я видел у велосипедистов.
Металлический цилиндр оказался небольшим термосом, под которым лежала бумажка с написанной карандашом запиской. Я сбросил с себя тяжесть, достал из рюкзака коврик и консервы для Герды.
– Привал, – скомандовал я устало, разложил коврик на замерзшей траве и упал на него.
Герда с голодным рыком уделила внимание своему пайку. Я взял термос, предполагая, что там может оказаться какой-нибудь, извините, фалафель. Открутив крышку, обнаружил внутри горячий, настоящий, но почти несладкий чай. Это было настолько кстати сейчас, после продолжительного пешего пути, усталости, холода, что я чуть вслух не сказал «спасибо!». Сделав несколько глотков, я понял, что склон от снега и льда почистили тоже мои невидимые друзья, пусть педаль для них всегда будет легкой. Хлебнув еще несколько раз, сдвинув заячью шапку на затылок, я лег на землю, полежал немного, отдыхая. Потом развернул записку, прочитал. Она меня тронула.
«Не печалься, человек с собакой. Ты не один на этой дороге».
Как бывает после привала, идти стало не легче, а тяжелее. Отдохнувшие мышцы с неохотой принялись за опостылевшую работу. Герда пробовала развеселить меня, играя с пятнышком света от моего налобника, заглядывая в глаза и усмехаясь своей озорной черной мордочкой.
Мы забрали ее щенком из приемника на Гурского, этого уютного адка для домашних животных. Отловленных на улицах котиков и собачек в этом гестапо держали в среднем три дня. Тем, кто вел себя «агрессивно», яд вкалывали и того быстрее. Их разбирали на полезные для промышленности (клей, мыло, желатин) запчасти, а остальное отправляли на комбинат, сжигающий мусор. Я рад был бы рассказать историю про мамку, которая погибла под колесами грузовика, и про три пушистых комочка, которые пищали у ее тела, пока их не подобрали заботливые руки отловщиков и не поместили на передержку в ветстанции.
Но все было не так.
Наш пушистый комочек был «отказницей». От ее мамки и двух братиков хозяева отказались в сентябре, когда закончился дачный сезон. Привезли сами, заранее сняли ошейник и сказали, что это чужая дворняга. Но работников адка́ трудно обмануть, они насмотрелись на собачьи смерти: какая же «чужая», когда слушалась хозяев и все никак не могла поверить, что ее с детками сунут в клетку, только что продезинфицированную после предыдущего собачьего горя.
Не знаю, кто идет на такие должности, но «ведущий специалист», который нам все это рассказал, показался добрым человеком, когда-то любившим животных так же, как и все люди. Просто необходимость каждый день принимать решения, кому жить, а кому нет, сделала его чувства
