Дома тебя берегут. За правдой надо обращаться к посторонним.
Но как и любой мужчина, которому приписывают любовных подвигов свыше имеющихся, Женя их не подтверждал, но и отнекиваться не спешил. Ограничивался манерным взмахом руки и дежурным «Да уж ладно вам, наговорите тут сейчас».
Правда, женщины постарше, с которыми его связывали недолгие отношения, как сговорившись, утверждали, что его надменность и местами колкая грубоватость были всего-навсего бутафорской декорацией – защитным панцирем, под которым прятались обычные человеческие страх и неуверенность.
Последних Женя стеснялся и их проявление считал слабостью, поэтому старался не слушать подобные замечания от, как он их называл, «психологов херовых».
– Че ж вы одни тогда под сраку лет остались, если умные такие, – хмуро размышлял он, спешно латая пробитый панцирь.
Но в целом общественному мнению он не придавал особого значения. Он вообще не любил придавать чему-то значение. От мыслей о завтрашнем дне он старался бежать, как от надоедливого уличного соц. опроса.
Женя был убежден, что жизнь на самом деле неплохая штука, пока о ней не начинаешь задумываться. Все депрессии начинаются с поиска ее предназначения. Предназначение может быть у зонтика или дуршлага, а жизнь надо просто жить.
В юношеских вопросах самопознания ему активно помогали уличные ларьки, где уставшие и хамоватые продавщицы продавали через зарешеченное окошко пиво и сигареты поштучно. Не ларьки, а настоящие бункеры – в случае Второй мировой войны они продержали бы оборону дольше, чем вся Польша. Правда, и они были с легкостью раздавлены и сметены неумолимо пришедшей сетью «Красное и Белое». Несколько партизанских отрядов таких ларьков все же остались в отдаленных районах города, куда еще пока не добрался интервент.
Чтобы выглядеть старше, Женя пытался придать голосу басистую хрипотцу, но можно было бы обойтись и без нее – продавщицы и так с охотой продавали возвращающимся с уроков школьникам пиво и джин-тоники.
«Пускай лучше тут купят, чем всякой отравы напьются в подъезде. Да и все равно найдут, где купить», – из двух зол продавщицы выбирали если и не меньшее, то хотя бы то, что приносило прибыль их ИП.
– Брать от жизни все, говорите, – участковый хмуро читал написанное корявым, но кричаще-протестующим почерком детское объяснение со страницы административного протокола.
В отделении участка пахло сигаретами, потом и чуть-чуть правосудием.
Жене было лет 14, и они с друзьями не смогли убежать от милицейского бобика. Пивные бутылки снарядом были переброшены через оградку детского садика, но уничтожение улик все же было замечено доблестными блюстителями закона.
– Раз уж все берете, так брали бы там, не знаю, книжки в библиотеке, – продолжал милиционер. – А то говорите,
