нам придется спать в пижамах. Забавно будет завтракать в постели в пижамах.
– Это голос Атлантического океана, – сказала она. – Послушай его.
– По-моему, здесь хорошо, – сказал он. – Если хочешь, можем пожить здесь какое-то время. А нет – поедем дальше. На свете есть столько мест, куда можно поехать…
– Давай поживем несколько дней, а там будет видно.
– Хорошо. Тогда я, пожалуй, начну писать.
– Это будет чудесно. Завтра осмотрим окрестности. Ты ведь сможешь работать в номере, если я буду уходить? До тех пор, пока мы не найдем более подходящего жилья?
– Конечно.
– За меня можешь не волноваться. Ты всегда должен помнить, что я люблю тебя. Мы с тобой вдвоем против целого мира. Пожалуйста, поцелуй меня.
Он поцеловал ее.
– И еще: я не сделала ничего плохого – ничего такого, что могло бы повредить нам с тобой. Просто я не могла иначе. Ты должен это знать.
Он ничего не сказал, продолжая слушать, как в ночи за окном тяжелые волны падают на твердый мокрый песок.
К утру море оставалось бурным, хлестал дождь. Испанский берег скрылся во мгле, и даже когда дождь слегка утихал и на горизонте появлялись просветы, по ту сторону ревущего моря были видны лишь тяжелые облака, окутавшие подножие гор.
Кэтрин ушла сразу после завтрака, набросив плащ от дождя. Дэвид остался работать в номере. Слова полились у него так легко и свободно, что он даже засомневался, не стоит ли выбросить все написанное в мусорную корзину. Слишком уж просто все получалось. «Спокойнее, – сказал он себе. – Это очень хорошо, когда удается найти простые слова. Чем проще, тем лучше. Просто не значит примитивно. Ты должен понимать всю сложность того, что хочешь выразить, но излагать мысль простым и ясным языком. Ведь не думаешь же ты, что все происходившее в Гро-дю-Руа было так просто, как тебе удалось это описать?»
Он продолжал писать простым карандашом в обычной разлинованной школьной тетради, которая здесь называлась cahier, и даже проставил на обложке римскую цифру один. Наконец он закончил, убрал тетрадь, картонную коробку с карандашами и конусообразную точилку в чемодан, оставив на столе пять затупившихся карандашей, чтобы завтра перед работой их поточить, снял с вешалки в шкафу плащ и спустился по лестнице в фойе отеля. Заглянул в темный бар, который в дождь казался особенно уютным – несмотря на раннее время, здесь уже было несколько посетителей, – и повесил ключи на стойку. Портье достал из ящика для почты записку.
– Мадам оставила для месье.
Молодой человек развернул записку: «Дэвид, не хотела тебя беспокоить, в кафе, люблю, Кэтрин». Он набросил старый теплый непромокаемый плащ, нащупал в кармане boina[14] и вышел из отеля под дождь.
Она сидела за угловым столиком небольшого кафе, перед ней стояло мутное желтоватое питье, на тарелке лежал один-единственный маленький темно-красный свежевыловленный рак в окружении останков своих собратьев. По всему было видно, что Кэтрин сидит здесь давно.
– Где
Берет (
