тетки-проходчицы, костистые и высокие, наползали по гребню сопки. Снегу наметало там почти по пояс. Казалось, что проходчицы ползут по снегу.
И наконец, тачковозы скрипели тачками по мосткам от склонов сопок.
Там они набирали грунт для отсыпки трассы.
Шли на пламя Костиного костра.
Ну… Зэки да зэки.
Сколько их Костя повидал на своем веку. Жалкие, сгорбленные, выражение лиц или настороженно-злобное – зэк всегда готов к тычку, окрику и удару, – или скорбно-тупое. Мутный взгляд под ноги. Зэк редко смотрит в лицо конвоира.
Колонны объединяла одна странность, она пугала Костю.
Телогрейки и бушлаты у зэков были… красного цвета!
Цвета крови.
Словно четыре кровавых ручья текли по склону сопки и впадали в тоннель. Оттенков красного было несколько. Бригадиры и нарядчики шагали в темно-алом, как будто бы бархатном. Цвета бордовых кулис в каком-то театре. Может, Большом – главном театре страны, который так любил товарищ Сталин. Рядовые зэки шли в кумачовых телогрейках.
Словно лепестки маков, телогрейки трепетали на ветру полами.
Зэчки, все-таки, наверное, потому что женщины, были одеты в малиновые бушлаты. Цвет менялся, если Костя переводил свой взгляд с одной колонны на другую. Потом он внезапно догадался. У него же высокое давление! И потому так кровавит в глазах. Но ничего не мог с собой поделать.
«И мальчики кровавые в глазах». Вспоминалось откуда-то, из тайников студенческой памяти. Только тут были не мальчики, а тетки и мужики. В бушлатах, подпоясанных веревками.
Костя слышал их шаги.
Все ближе и ближе.
Резко поворачивался.
Он надеялся, что видение пропадет.
Не пропадало.
Он видел лица зэков. Прозрачные и белые, словно картонные маски, выкрашенные белилами. Изморозью были покрыты их брови и ресницы. На шапках лежал снег. Некоторые зэчки кутались в грубые солдатские одеяла, подпоясанные обрывками веревок, ремнями и даже тонкой стальной проволокой. Костя понимал, что все они призраки. А не живые люди. Подкладывал и подкладывал поленья в пламя уже вовсю бушующего костра. Костя знал: чем скорее разгорится костер, тем быстрее пропадут видения.
Не дойдут они до портала.
Одна зэчка садится рядом, у костра, и тянет руки к пламени.
Она спрашивает:
– Как тебе живется без меня, Ярков?
Это Сталина Говердовская.
Она гладит Костю по щеке. Он чувствует ледяной холод ее ладони.
Костя развязывает свой вещмешок, достает из потаенного уголка янтарные бусы и протягивает Сталине:
– Вот смотри, смотри… Я сохранил!
Озирается по сторонам.
На снегу лежат желтые бусы.
Никого. Ни колонн зэков в красных телогрейках, ни Сталины.
Только гудит пламя огромного костра. Ветер затягивает
