не в гладкости кожи и крепости мышц, это дано и животным, а в росте ума и души, в их подвижности и устремленности. Скотолюди моей современности, как и предыдущих эпох, – отнюдь не пример.
Да здравствует неотвратимость старости!
Она лишь открывает новые праздники и новые возможности.
Да, с возрастом, когда его накопишь немало, уходит былая жажда жизни, жадность жить, с которой ложишься спать и встаешь (подскакиваешь!) утром.
Но и сегодня я уверен: все дело не в нашей человеческой природе как таковой, словно мы угасаем, подобно растению или животному. Проблема только в примитивности, в убогости всеобщего уклада, который правит бал вокруг. И только при сильной натуре или в очень счастливых обстоятельствах можно хоть в девяносто, хоть в сто лет сохранять достаточную истовость в любви к жизни.
Мозг в старости слабеет лишь в том случае, если он так и не был в полной мере своих возможностей функционально загружен.
То, что происходит далее, – просто обнажение, дисфункция мозга по причине ухода из активной части жизни.
Истина малоприятная для моих современников, но очевидная.
И приходит время (должно быть, сверхзрелость!) – начинаешь на самом себе паразитировать, заглядывая в старые записи, наброски, размышления и планы, искреннейше благодаря свою молодость и раннюю зрелость, которые, несмотря ни на что, так много успели увидеть и записать, а тем самым и подпитать грядущую (не абы дотянуть!), но неутомимо творческую старость.
Но и у старости есть свои неоспоримые преимущества! И для начала – куда меньше отвлекает и мешает работать, чем молодость.
Со зрелостью, на подступах к старости, мы становимся не скептичнее, не трезвее или рациональнее, а просто устойчивее в истинах, за которые заплачено дорого. Да и не только нами самими.
В молодости этому мешает безудержная тяга к движению, а то и бег сломя голову вперед, как и кипение надежд на будущее.
Опыт, уменьшая скорость, расширяет жизнь и взгляды. И в том больше счастья.
Старость в действительности и есть зрелость. Просто зрелость организма и зрелость человеческая, умственная и душевная – не одно и то же.
Когда-то они, наконец, совпадут. Но для этого нужно дольше жить и умнее быть. А значит, выстроить жизнь куда просторнее для человечности и талантливости.
Пока же она – пигмейская. Да сплошь и рядом вполне зоологична.
Какое удивительное превосходство старости: так ненадрывно даются и обходятся душе потери! И не по смерти – живых. Да и не просто живых – тех, кого числил в близких людях. Будто иного и не должно быть.
Ближе к старости житейская смелость в том и состоит, чтобы отчетливо понимать и спокойно воспринимать свою смертность и неизбежность ухода. А, признав, и соответственно поступать: не строить иллюзий о своей вечности, «реинкарнации»
