Никакие пилюли бессмертия кардинально ничего не изменят.
Дайте людям общественное бытие на уровне, достойном именно человеческих потребностей, качественно развивающих поколение за поколением, и они будут жить и сами по себе, без профессионально-медицинской поддержки, выбрав не только элементарно здоровый образ жизни, но и достойные себя цели, самое малое полтора века.
Ибо раннее наше старение прежде всего и напрямую связано с ущербностью наличного социального уклада. Генный аппарат лишь следует за ним. Потому и долгожители, кому так или иначе повезло, у нас не норма, а исключение.
Объем востребованности глубоко человеческих начал и достоинств сегодня низок до жути. И современный человек живет не более, чем ему отпущено, как и животное. Даже те, кто возвышается над средним, зависят от общей кислотно-щелочной среды людской жизни, в которой преждевременно и никчемно расходуются огромнейшие умственные и душевные силы.
Не самый слабый из примеров демонстрирует наша страна, где к началу ХХ века средний срок жизни немногим переваливал за тридцать лет, а всего несколько десятилетий спустя, с очевидностью качественных изменений как раз социального бытия, он увеличился более чем в два раза! И, наоборот, с торжеством идиотизма и мерзости в качестве основ и принципов общественно-государственного строя статистика скатилась до уровня слаборазвитых африканских стран. И даже те, кто урвал куш в неразберихе и беспределе, не могут уйти дальше потребляйства, оскотиниваясь так или этак и теряя свою человеческую функциональность со всеми вытекающими последствиями.
Да, здоровье – это функция. Но первейше – именно человека, а не имярека как такового, у кого это лишь просто срок жизни как переходное состояние от одного небытия (с рождением) к другому небытию (смерти).
Проще говоря: нездорово общество – нездоровы и мы!
Ибо здоровье – это жизнедеятельность, а не набор положительных анализов.
Донское кладбище. У своих.
Чем бывают близки давно и навсегда ушедшие люди? Обязанностью помнить их по тому или иному правилу, случаю, поводу? Обязательством нашей совести? Предписанностью ритуала? Почему навещаем их, поднимая из памяти?
Но, может быть, все дело в том, что с ними при каждой из встреч восстает из небытия и дорогая часть нашей собственной жизни, за которую им благодарны, сколько б не минуло лет. И с тобой, пусть и недолго, побудет тот, кем ты сам был с ними и кого, по воле судеб приняв в сознание, в свои переживания, заботы и мысли, они однажды унесли с собой. И он тебе так же навечно дорог, как и они.
И в твоем сознании, в отличие от кладбища, они всегда тебя ждут не горсткой праха, а полнотой встреч, отношений и чувств.
Он тяжело болен старостью. И она уже захватила его тело, душу, разум прежде всех других серьезных болезней при его же собственном попустительстве. И этот некто – не просто один из ругаемых современников,
