Маслов- не бандит, не бизнесмен, и даже не мент, вахтовый работник Плотины, фигурант дела Двойников, но «барабан» заявил, что сам Боровик к нему со всем уважением.
Маслова конечно отпустили, а дело закрыли.
– Не закрыли, – горестно вздохнул Осипов.
Так вздыхали крестьяне в эпоху прорывов, когда доедали без соли последнюю лошадь.
Осипов уже заканчивал оформлять бумаги, чтобы отправить дело в архив, когда ему сообщили, что к нему пришел Маслов собственной персоной. Осипов обрадовался, что сможет уведомление ему вручить без ажиотажа, не тут-то было.
– Ваша супруга забрала заявление, в котором говорится, что вы не тот, за кого себя выдаете. Так что вы тот, кто надо! – пошутил Осипов.
На что Маслов, горестно глядя ему в глаза сказал:
– Я вам с самого начала говорил, что я на самом деле Маслов. Никто меня не менял?
– Тогда в чем дело? – не понял следователь.
Маслов тяжело уронил слова:
– Заменили мир!
Шефиха.
Зиюня.
Звонок от секретаря Коликовой раздался с самого утра, не предвещая ни премии, ни на худой конец путевки в санаторий. В приемной никого не наблюдалась, но секретарша, которая считала себя красавицей, а на самом деле была страшна как черт, со стервозной улыбкой велела подождать. Видно, чтобы грядущий пистон охладился и приобрел нужный диаметр.
Наши отношения с шефиней не сложились еще до Парижа. Она ненавидела меня беззаветно. Я ее любил.
Наконец мне милостиво разрешили войти.
Татьяна Афанасьевна Коликова что-то борзо писала мелким почерком. Прокурорше было 52, столько же миллионов стоили драгоценности на ней. Из-за них я был готов даже жениться на крысе, с условием посадить ее на постоянную цепь.
– О чем вы думаете, Вершинин? – спросила Коликова в нос.
Она называла меня исключительно по фамилии. Жаль, что я не Худопесов-Несуразский. Чтоб она язык поломала. Об особой чистой любви прокурорских и СК я уже упоминал.
– Нихт ферштайн, экселенц! – браво доложил я.
– Не дерзи! – сказала она на «ты». – Осипов перед смертью к тебе приходил?
– Какой Осипов?
– Дуркуешь, – удовлетворённо заметила Коликова.
– Ах, Осипов! Это которого машина сбила? Не ко мне.
– А сбили его в твоем дворе!
– У меня во дворе каждый вечер кого-то сбивают или убивают. Что я всех должен знать?
Дежурным жестом, наблюдаемым мною в тысячный раз, он сняла очки ручной работы за миллион, протерла шелковым платочком. Люди снимающие очки становятся беззащитными, только не в этот раз. Сразу проступил острый хищный носик, в глубинах черепа ворочались маленькие остренькие глазки, не больше картофельных.
– Как же ты меня достал, Вершинин. С тобой я до пенсии не доживу. И чем ты душишься? Тройным одеколоном? С тобой же люди сидят!
Если
