. Но до некоторой степени название все-таки оправдывало себя, так как убийца пользовался словом «епископ» с преступными намерениями. Именно это слово и привело Вэнса к открытию невероятной истины и дало возможность положить конец ряду самых изощренных в истории криминалистики преступлений.
В прекрасный теплый весенний день, какие иногда случаются в Нью-Йорке в апреле, Фило Вэнс завтракал в садике на крыше своей квартиры на 38-й Восточной улице. Близился полдень. Вэнс работал и читал по ночам, поэтому вставал поздно. Он сидел, развалившись в удобном кресле, перед ним на низеньком столике стоял завтрак; грустными глазами смотрел он сверху на верхушки деревьев, росших на заднем дворе.
Уже много лет я был другом и юридическим советником Вэнса, кем-то вроде компаньона и управляющего финансами. Я покинул нотариальную контору своего отца «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн» и посвятил себя делам Вэнса, что находил более интересным, чем сидение в душной конторе. Хотя у меня была собственная квартира в западной части города, бóльшую часть времени я проводил у Вэнса.
В то утро я пришел очень рано; Вэнс еще не вставал, и, просмотрев счета на первое число месяца, я лениво курил трубку, пока он завтракал.
Едва Вэнс налил себе вторую чашку кофе, как в дверях с переносным телефоном в руках появился Карри, его старый камердинер и поверенный во всех делах.
– Это звонит мистер Маркхэм, сэр, – извиняющимся тоном сказал старик. – Он требовал вас очень настойчиво, поэтому я и осмелился сообщить ему, что вы дома.
Он поставил аппарат на столик.
– Хорошо, Карри, – тихо произнес Вэнс и взял трубку. – Пусть хоть кто-нибудь нарушит эту дьявольскую скуку. – И он заговорил с Маркхэмом: – Ну что, старина, не спишь? А я ем яичницу, хочешь присоединиться? Или просто решил услышать мой голос?
Вдруг он замолчал, и с его худощавого лица исчезло шутливое выражение. Внешне Вэнс был типичным северянином: длинное лицо с резкими чертами, серые, широко расставленные глаза, узкий орлиный нос и прямой удлиненный подбородок. Красиво очерченный рот выделялся на его бледном лице. Но была в нем черта какой-то циничной жестокости, делавшая его больше похожим на обитателя средиземноморского побережья, чем севера. Лицо его, волевое и привлекательное, нельзя было назвать красивым. Это скорее лицо мыслителя, отшельника, и строгость его выражения подчас мешала Вэнсу в общении с окружающими.
Вэнс был флегматичен по природе и приучил себя к сдержанности в проявлении чувств, но в это утро я заметил, что он не в состоянии скрыть жадного интереса к тому, о чем говорилось по телефону. Лоб его наморщился. В глазах мелькнуло изумление. Время от времени он давал выход своим эмоциям любимыми восклицаниями: «изумительно!», «необычайно!», «честное слово!».
Когда через несколько минут он заговорил сам, в его речи чувствовалось странное возбуждение.
– О, конечно! – заявил он. – Это, право, безумно. Сейчас оденусь. До свидания. – Положив трубку на рычаг, он позвонил: – Подай мне серый костюм, – приказал он Карри, – темный галстук и шляпу. – Потом он опять принялся за яичницу, а через несколько мгновений вопросительно посмотрел на меня: – Вы знаете что-нибудь о стрельбе из лука, Ван? – спросил он.
Я, конечно, не знал ничего, кроме того, что надо было пускать стрелы в мишень, о чем и сказал ему.
– Ну, вы не очень-то осведомлены. – Он лениво закурил папиросу. – Я и сам не считаю себя авторитетом в этой области, но в Оксфорде немного упражнялся в стрельбе из этого средневекового оружия. Не такая уж интересная забава, гораздо скучнее, чем гольф, и столь же сложная. – Некоторое время он мечтательно курил. – Ван, будьте добры, принесите мне том словаря, где написано о стрельбе из лука.
Я принес книгу, и почти на полчаса он погрузился в чтение раздела о стрелковых обществах, турнирах, состязаниях и знаменитых американских лучниках. Наконец он закончил и выпрямился в кресле. Очевидно, он нашел что-то смутившее его и заставившее напрячься его острый ум.
– Это просто ерунда какая-то, Ван, – промолвил он, устремив глаза в потолок. – Средневековая трагедия в современном Нью-Йорке! Клянусь Юпитером! – Он внезапно привстал. – Нет, это совершеннейший абсурд. Маркхэм сообщил мне нечто безумное, а я поддался. – Он выпил еще кофе, но по выражению его лица я видел, что он не может освободиться от своей навязчивой идеи. – Окажите еще одну услугу, Ван, – наконец произнес он. – Принесите мне немецкий словарь и собрание стихотворений Стивенсона.
Когда я принес оба тома, он посмотрел какое-то слово в словаре и отложил книгу в сторону.
– К несчастью, все именно так, хотя я заранее знал это.
Потом он отыскал в толстом томе Стивенсона раздел стихотворений для детей. Через несколько минут Вэнс закрыл эту книгу и, вытянувшись в кресле, стал пускать в потолок длинные ленты дыма.
– Это нереально, – как будто возражая
