красавицСклонно к измене
И к перемене…
Канцона звучала так громко, что слова были не слышны. Петька и не слушал, а глядел на стены коробки граммофона. Явственно видел всадника, одетого по-иноземному, готового пронзить копьем змия.
Пригляделся, стараясь разглядеть мускулы коня. Разглядел мускулы. А вот порог не заметил…
Гром музыки сменился грохотом. Петька задержался на коленях, вглядываясь в раскатившиеся пружинки, колесики, металлические и эбонитовые детальки. Гости, шумевшие в кабинете не тише граммофона, замолкли. Видимо, каждый из них мечтал когда-нибудь разглядеть, что внутри музыкального ящика с огромным раструбом. Мечта сбылась.
Петька ни о чем не думал. Он просто все понял. А заодно вспомнил, что, выходя в зал, оставил котомку, с которой приехал в Москву, возле большого буфета. А буфет, на счастье, был возле двери.
Петька успел схватить котомку, кинуть на плечо. Еще не переступив порог, он услышал далекий рев: «Ууубью!!!» Гавриле Степановичу не надо было осматривать место происшествия. Он догадался обо всем по грохоту.
Петька перешел с бега на шаг, лишь покинув Замоскворечье. Слева мелькнули огромные стены и башни. Петька вспомнил литографию на стене в сельской лавке и понял, что это Кремль.
Куда идти, он не знал. Догадывался: если идти не сворачивая, рано или поздно выйдешь из Москвы. А дальше? В родном селе его не ждали.
Петька долго мыкался по темнеющему городу. Когда пошел мелкий дождик, старался держаться ближе к крышам домов – облетевшие деревья не защищали. Потом утомился настолько, что, зайдя под одну из ниш возле стены, задремал…
Пробудился оттого, что его дернул за шиворот человек в мундире, с саблей на поясе. Петька сообразил, что это не военный, а городовой.
Полицейский что-то спросил. Петька назвал свое имя. И увидел среди зевак-прохожих господина из тех, кто в трактире Маслова мог сидеть только в чистом кабинете. А еще незнакомец чем-то напоминал студента-художника.
Господин листал Петькин альбом. Особенно долго глядел на рисунки животных: лошадей, птиц, коровы Пеструшки.
Потом спросил:
– Ты рисовал?
Петька кивнул, а господин сказал:
– Пошли со мной.
Городовой не возражал. Петька – тоже.
Павел
Топилась изразцовая печь, в черном чугунном радиаторе булькала вода, но все равно в отцовской комнате было холодно. И немудрено: по настоянию Ивана Никитина, купца первой гильдии, окно открыто день-деньской. Ивану Павловичу не хватало воздуха.
«Странно, – отстраненно думал Павел, его сын, – в мире, да что в мире, в самой Москве, миллионы бедняков. Им не хватает еды, они живут в тесных и душных лачугах. Но едва любой из них захочет вдохнуть полной грудью, обездоленному человеку достаточно выйти за порог. А отцу не вздохнуть полной грудью, даже если выломать каменные стены».
Не
