вечера. На первом этаже там был вместительный вестибюль, где мы любили собираться в перерывах между утренними занятиями по теоретическим предметам и занятиями по актерскому мастерству, танцам, вокалу, которые начинались после обеда… Собирались все – старшие, младшие. Собственно, между студентами не было никакой особой разницы, никакой дистанции: старшие назывались так только в зависимости от курса, а по возрасту в основном все были ровесниками. Мы просиживали в вестибюле часами в бесконечных разговорах – что-то обсуждали, делились впечатлениями, так что время проходило не впустую.
В училище моим педагогом по вокалу была Вера Семеновна Олдукова. И она, и ее муж, Иван Иванович Ошанин, брат известного нашего поэта, были камерными певцами. На уроках у нее я пела в основном романсы, так любимые ею и мною. Когда мы с ней занимались, то под дверью нашего класса собирались студенты и слушали. Кого тогда я только не пела! И Чайковского, и Рахманинова, и Кюи, и Дворжака, и Франка, и Шуберта, и романсы, написанные для певцов-мужчин. И даже теперь, когда слышу, как кто-то исполняет романсы, я иногда подпеваю. Могу без ложной скромности сказать, что хорошо знаю романсовую литературу. А вообще-то дома для себя я не пою. И уж тем более никогда не пою за столом. Помню, когда я еще только начала заниматься пением, у нас в очередной раз собрались друзья моих родителей и кто-то из них попросил меня что-нибудь спеть. Я отказалась. Папа пошутил: «Пока не училась, щебетала с утра до вечера. Как стала учиться – звука не услышишь».
Я часто бывала у Веры Семеновны дома, где меня принимали как дочку. Помню ее маму, необыкновенно милую женщину. Жили они в самом центре, в Копьевском переулке. Напротив теперешнего Театра оперетты, там, где сейчас строится новое здание филиала Большого, стоял известный всей театральной Москве дом, где жил кое-кто из старых, еще «дореволюционных» артистов Большого, Малого…
В училище я не раз вспоминала врача Ивана Яковлевича, который в свое время сказал, что мне не надо петь. И действительно, у меня часто так случалось, что на одном уроке я хорошо спою, а потом две недели молчу. Таким певческим аппаратом наградила меня природа. В течение четырех лет учебы в училище на всех экзаменах по вокалу я получала пятерки, а вот на последнем экзамене не могла ничего спеть – пропал голос. И только когда нас после четвертого курса перевели в ГИТИС, Иосиф Михайлович Туманов отдал меня в руки профессора Доры Борисовны Белявской.
Когда я к ней пришла, то не могла взять ни одной ноты. Д. Б. Белявская благодаря свой методике «вытянула меня», «настроила» мой голос. В результате занятий с ней он окреп, и я пою до сих пор. Причем сейчас пою, как говорят другие, да я и сама слышу это по записям, лучше, чем раньше. Я и по сей день следую школе Доры Борисовны, продолжая регулярно заниматься уже с ее дочерью, Мариной Петровной Никольской, тоже замечательным вокальным педагогом, сохраняющим преемственность в преподавании. Марина Петровна – профессор в Театральном
