т, а губы не шевелятся.
Бабушка, милая бабушка, куда зовешь меня, от чего предостерегаешь, закричит во сне Анна. От звука собственного голоса проснется, глянет в окно, как будто ожидает, что бабушка до сих пор там, и зальется слезами – на этом свете им уже не свидеться.
Анна Лыкова, дочь Афанасия Петровича Лыкова, в свои 17 лет удивляла родителей и окружающих серьезностью, тягой к книгам, которые отец во множестве привозил с ярмарок. Была она набожна, часто посещала монастырь, не пропускала ни одной службы в домашней церкви. При этом была далека от мистики и суеверий, осуждала гадания и прочую святочную чепуху.
Но постоянно повторяющийся сон вселял в сердце девушки тревогу, вызывал нехорошие предчувствия.
С какой стороны ждать беды? В чем провинилась перед Богом ли, перед покойной ли бабушкой?
Была Анна ласковой и послушной дочерью, доброй барыней к крепостным, веселой подругой для дочерей соседей-помещиков. Ее охотно приглашали на все праздники, и хоть была она уже девицей на выданье, но, скромная и благонравная, не представляла опасности в соперничестве за выгодными женихами. Так с какой же стороны беды ждать?
Все еще под впечатлением сна, Анна подошла к окну и приложила свою тонкую в голубых жилках кисть как раз напротив того места, где прикасалась к стеклу рука старой барыни. Холод стекла прогнал остатки тревожного сна, и она распахнула окно. Ощутив на лице и груди утреннюю прохладу, она уперлась ладошками в подоконник, и чуть ни до половины высунулась в сад.
Конец лета. Буйство красок, аромат фруктовых деревьев и цветников, оглушительное щебетанье птиц, гул насекомых – все это тихой лаской легло на сердце, успокаивая его, вытесняя из души дурные предчувствия.
Год назад в такой же солнечный день позднего лета покинула белый свет и свою внучку Аннушку Елизавета Федоровна Лыкова. Окончила свой земной путь богатая вдова и рачительная помещица, справедливая судья в спорах соседей, строгая мать своим детям и нежная бабушка внукам. Оставшись вдовой в 36 лет, она по-деловому сумела распорядиться тем, что ей оставил муж. Приумножала богатство не жестокой барщиной, как другие помещики, а исключительно умелым руководством и бережливостью.
Когда выросли дети, Елизавета Федоровна, по мнению многих, мудро распорядилась капиталом. Женив старшего сына, выделила ему богатое Лыково с крепостными да конный завод, известный в округе отборными рысаками. Дочери Варваре, обратившейся к Богу и решившей уйти в монастырь, дала богатый взнос. Теперь та, в монашестве сестра Евпраксия, занимает почетное место библиотекаря в монастыре.
Суровая на вид, строгая в обращении с другими, Елизавета Федоровна души не чаяла в младшей дочери своего сына, Анечке. Забрала ее от родителей сразу после крестин, растила, холила, не жалея своего любвеобильного сердца и нежной души.
– Цветик мой ненаглядный, – все шептала бабушка, целуя мягкие волосики или бережно поглаживая щечки спящей внучки. – Ты мой свет в окошке, моя отрада на старости лет. Никому в обиду не дам.
Возможно такая любовь и такая привязанность Елизаветы Федоровны исходили из того, что с малолетства лицом Анечка походила на ее собственную мать. Только по рассказам старой няньки знала Лизавета, что ее отец, морской офицер, из дальнего заграничного noxoдa привез уже на сносях жену, невиданную в этих местах – то ли цыганку, то ли испанку. Свою мать Лизавета знала лишь по портрету и чужим рассказам.
С единственного портрета, украшавшего стену в родительской спальне, смотрела на маленькую Лизу смуглая женщина, с волной высоко заколотых черных кудрей, острым длинным носом, огненными глазами и бледными губами. Живописец изобразил ее с маленькой гитарой в руках, одетой во все черное, в черной же кружевной накидке, прикрепленной гребнем, украшенным драгоценными камнями.
Для родных и соседей она была и осталась чужачкой, заморской девкой. Нянька рассказывала, что за свои странные повадки да необыкновенные голос, который слышали по ночам оказавшиеся поблизости от усадьбы крестьяне, считали ее ведьмой После ранней смерти чернокудрой красавицы все жалели барина, убивающегося от горя, и недоумевали: ни на кого до самой смерти не смотрел Федор Никитич. Сам воспитывал свою единственную дочь Лизу, лелеял ее и берег.
Давно в округе забыли о цыганке-испанке, но Лизавета в сердце своем сохранила чудный образ матери, до смерти звучал в ней божественный голос, не стирались из памяти слова нездешней грустно-страстной песни.
Елизавета Федоровна пошла в родню отца. Светловолосая, голубоглазая, с пышными формами русская красавица, царица на всех балах в губернии не долго сидела в невестах. Жених к ней посватался под стать: богач, скотопромышленник, весельчак и красавец. Немало девичьих слез пролилось в тот день, когда вел он молодую жену из-под венца, раздаривая толпе у церкви горстями медные и серебряные деньги.
Судьба им подарила 15 счастливых лет в любви и согласии. Нелепый
