орлом, не был беркутом. Джемал стал стервятником, падальщиком, по кровавому следу которого шел он – его смерть. Мститель решил: он выследит и убьет кровника. Если не хватит сил, уйдет к русским, но все равно выследит и убьет Ахильчиева, а после направит коня в Дагестан. К Занди он вновь не вернется. У краснобородого лиса нет той славы, что есть у аварского льва. Он уйдет в Аварию, в Хунзах, к Хаджи-Мурату… Тому нужны смелые воины, ему нужны сабли гнева. Там, под значками неукротимого аварца – наиба Шамиля – он вновь будет биться с гяурами, меняя гостеприимные коши19, греясь под звездами у кочевых костров, в опасных набегах беря аманатов… Уж если быть мюридом, то для чеченца лучше быть мюридом наибским20… А если нет – пусть убьют. Он достоин смерти, и нечего ему больше делать в этом мире. Пусть его заблудшая голова слетит с плеч в неравной схватке со злой судьбой. Значит, так угодно Небесам. Впрочем, Дзахо не любил загадывать дальше завтрашнего дня. Бехоев – чечен, Бехоев абрек, Бехоев барс, идущий по волчьему следу. У него есть мужество. У него есть честь. Ведь он не бурка, в которой нет тела… Он не папаха, где нет головы.
…Солнце, такое горячее, косматое в своем походе, идущее через горы, нехотя стало клониться к западу… Бешмет и черкеска взмокли от пота, прилипли к лопаткам… Железные стремена раскалились, как на огне, прожигая жаром перчаточную лайку кожаных чувяков… В нагретой вате воздуха зависли стомленный храп жеребца и зуденье оводов; медленно оседала пыль за спиной, вздернутая копытами скакуна.
…Вечер. Сквозь корявые узлы ветвей змеился зеленый, голубоватый сумрак…
Всадник поднялся по ступенчатому кряжу. Щебень сорвался в пропасть из-под сторожливых копыт аргамака – долго грёмкал рикошетом о гулкие скалы, когда стихнет?.. Бездонна курившаяся бездна… есть ли у нее дно?..
…Не слышны стали птичьи голоса. Воздух чист, как стекло, ломок. На сей высоте кажется, что нет, не должно быть болей, страданий, что человеческие глаза будут всегда ненасытно взирать на снежные выси, что люди и эти суровые в своей первозданности дальние пики – прекрасны. Обязаны быть прекрасны.
…Дзахо сбил на затылок жаркую папаху, хищная вглядчивость налила его соколиные глаза. Глотая холодный, сухой воздух высокогорья, он машинально потрепал тугую и потную холку коня. Усмехнулся чему-то своему, абреческому, приметив в прозрачном пологе поднебесья черную семечку охотившегося орла. Где-то под всадником, много ниже, пролетая ущельем, седой ворон обронил горловой полнозвучный крик. В морозной стыни был отчетливо слышен шелест во взмахах его траурных крыльев.
Дзахо бросил прощальный взор: голубой сумрак в ущельях стал гуще и более синим. Небо по-прежнему ясно, но то обманчиво – скоро ночь. Он тронул коня. Турья тропа, бесконечно петляя, стала сбегать в лощину… В дрожащей плазме воздуха дыбились, плавились каменные исполины. Все выше и выше, казалось, вздымалось их величавое снежное громадье…
Покачиваясь
У запорожских казаков кошем называлось селение, станица; кошами назывались также станы кочевников.
Мюрид – дословно означает «искатель истины, правильной дороги» или «ученик, желающий учиться». Существовали две группы: 1) мюриды по тарикату, посвящавшие себя целиком служению религии, которые были скорее монахами; 2) мюриды наибские – т. е. верные наибам и имаму лица, выполнявшие административные и военные поручения. В большинстве случаев это были фанатично настроенные, непримиримые воины. Они находились на содержании у наибов и имама. Русские использовали зачастую этот термин для обозначения всех горцев, боровшихся под знаменами имамов.
