к огню-то с холода не лезьте, сосуды полопаются, кони двинете.
– Сволота, устроились где потеплее, место потерять боятся, – ворчали прибывшие, но в конфликт не вступали. Забирались на ближайшие свободные нары, чтобы продолжить трапезу. Ветра нет – и то счастье.
Аркаша ел и ел. Он чувствовал, что ему становится только хуже, но удержаться не мог.
– Сынок, пожалуйста, кушай помедленнее, – говорил дрожащим голосом отец, но сам при этом судорожно впивался цинготными зубами в хлеб.
Да и никто не мог остановиться.
Через несколько часов наступила расплата. И нужники, и снег вокруг бараков окрасились кровью. Началась повальная дизентерия от столь обильного для доходяг угощения. А нужно было отправлять эшелоны с беженцами вглубь страны, подальше от линии фронта. Но несчастные не могли даже дойти до состава. Кто-то уже умер, кто-то был слаб настолько, что не имел сил самостоятельно подняться. Измученные морозами, голодом, а затем и болезнью, люди все же погрузились в вагоны, и поезд отправился дальше, в сторону Вологды.
Аркаша сам дотащил отца волоком. Он даже не помнил, как ему это удалось.
Дрожали от слабости ноги, иногда кровь начинала течь под брюками. Не было времени дойти до туалета, эшелон готовился к отправке.
Наконец, оба с трудом забрались внутрь и почти сразу уснули.
Наутро, проснувшись в промерзшем вагоне, Аркаша обнаружил, что их попросту забыли снабдить дровами. Печка есть, а топить нечем. «Теплушка», в которой спасались тридцать душ, превратилась в «холодушку».
Вдобавок, никто и не думал в дороге кормить несчастных: дизентерийный состав как-никак, всё одно впустую продукты переводить.
Хотели попробовать собирать хворост во время стоянок, но не знали, насколько долго те длятся.
Ослабшие люди были бы не в силах добежать даже до ближайшего вагона, если состав тронется. А отстать от состава – верная смерть: ни продуктовых карточек, ни вещей, многие без документов.
Да и железнодорожные пути вокруг теперь стали девственно чисты – топлива не хватало, собиралось всё до последней ветки. Значит, чтобы достать дрова, нужно было уходить далеко от поезда.
Голодали. Замерзали. Засыпали – и не просыпались…
– Аркаша, – прошептал отец сиплым голосом, – ты не спишь?
– Не сплю, папа.
– Сынок, у меня спина примерзла, помоги.
Парень снял варежки и обмороженными скрюченными пальцами начал отковыривать отцовскую шинель. Ногти ломались, руки тряслись от слабости, но он упорно продолжал скрести костяшками наледь.
Наконец, со стоном отец отвалился от стены, с трудом подняв голову, и мутным взором обвел вагон.
– Почему тебе никто не помог? – прохрипел он.
– Наверное, спят все.
– Спят они… спят… как же… толкни вон того, – кивнул головой отец.
Аркаша, держась
