Было бы хорошо, надень ты хиджаб. И такова традиция. Ходить без хиджаба – грех. Но… это твое решение.
Она смотрит на его темный силуэт на фоне слепящего солнца. Она не морщится. Не мигает. Только дергает маленькую прядку волос, не вплетенную в косу: мягкий, похожий на кисточку хвостик, который колется на конце.
Он открывает дверь отцу и сразу понимает: случилось нечто ужасное. Ливень барабанит по крыше, стекла дребезжат от ветра – внезапная буря, которая всего час назад была легким дождичком. Хадия все еще дома на каникулах, и все трое как раз допоздна читали в ее комнате. Амар боится спросить отца, что произошло. Он бледен, строгое лицо необъяснимо смягчилось. Он одет в застегнутую на все пуговицы рубашку и брюки, хотя уже начало второго ночи и он давно вроде бы лег спать.
– Старший Али, – начинает отец, но голос срывается.
Именно так все называют сыновей Сиимы: старший Али, тощий Али, младший Али. Для Амара мальчики из этой семьи были просто Аббасом и младшими братьями Аббаса. И только их сестру Амиру Али все называли полным именем. Хотя для того, чтобы отличить ее, не требовалось дополнительных примет. Она всегда была собой, даже в детстве. Амара же называли мальчиком Рафика. А когда он был младше, члены общины добавляли: «Тот капризный мальчик».
– Который? – спрашивает Хадия.
Они оборачиваются к Хадие, словно заметили ее впервые, и при виде ее лица во рту Амара вдруг становится сухо.
– Старший, – шепчет отец. – Автомобильная авария.
– Аббас? – переспрашивает Амар.
Отец кивает, а Хадия издает странный звук. Стон раненого животного. Амар прислоняется к косяку. Потом вдруг оказывается, что он сидит, упираясь ладонями в шершавый ковер. Дождь. Отец говорит: «Мне очень жаль». Но Аббас жив? Амару кажется, что он спрашивает, но отец не отвечает, и он каким‐то образом все понимает. Первой приходит в голову абсолютно дурацкая мысль: с кем он теперь будет сидеть в мечети?
И как раз в ту минуту, когда возможность потери разверзается под ним будто бездна, он думает об Амире. Ее записка все еще спрятана в боковом карманчике тетради по истории. Он не спешит переложить записку в ящик для сувениров, потому что тогда ящик станет не тем местом, где он держит дневники, а местом, где хранится единственное напоминание о ней.
За четыре дня с получения записки он сочинил дюжину писем, но все выбросил. Он испытывает внезапный порыв быть рядом и поражен своим мыслям, толкающим его к ней.
Отец говорит, что сейчас поедет в дом Али. Его голос так тонок, так непохож на обычный. Когда кто‐то из общины умирал, люди ночью собирались вместе, чтобы быть рядом со скорбящими. Приносили еду. Садились кружком, читали молитвы и отрывки из сакральных текстов, посвященные добродетелям усопшего.
– Я тоже еду, – говорит Хадия, прежде чем Амар успевает ответить.
– Тебе не обязательно. Сейчас поздно, и это неприлично, – отвечает отец.
– Я еду, – повторяет Хадия.
Такой
