хочешь, чтоб сын разбился?
– Не повторяй одно и то же, мама!
Пелагея взглянула в черное окно. За стеклом бушевали молнии. По карнизу скакали, отряхиваясь и резко дергая головами, воробьи. На белом подоконнике зеленел кактус. У Пелагеи защемило сердце. Только мама умела одним словом сделать ее несчастной.
– Да пусть ты хоть сто раз нарушишь договор, если это нужно для ребенка! – шептала мать, близко приблизив крашенные синим веки и красный рот. – Пелагея, ты мать и имеешь право. Мать – это бог. Пелагея, ты – бог. Никто не смеет пойти против матери. Мать делает только то, что сама считает правильным, и никого не слушает. Мать рушит преграды, какими бы высокими они ни были. Или ты хочешь, чтоб он разбился? Ты хочешь убить своего ребенка? А? Одумайся и слушай меня, поверь я много видела и много знаю. Разве я советовала плохое? Я могла бы бросить тебя, но я люблю тебя и люблю внука, и я не сдамся! – Мать обернулась и понизила голос: – Есть такой закон, по которому мать главнее отца. Точно тебе говорю. Ты можешь делать все что угодно, а муж обязан исполнять и ползать перед тобой. Разве он родил бы без тебя ребенка? Разве он мучился так, как ты? – Эрида Марковна сняла фартук и бросила на столешницу. – Посмотри на него, на его самодовольное лицо. Да он смеется над тобой и твоими старыми родителями. Рубашки, видишь ли, ему надо стирать! Сначала рубашки, потом домашнее насилие! Да ладно, бог ему судья, раз нам достался этот крест – донесем. Но нельзя дать ему угробить бедного мальчика. – Эрида Марковна вздохнула. – Прекрати это! Прекрати, пожалуйста, если ты еще любишь свою старую мать. Или ты хочешь, чтоб Иннокентий разбился?
Эрида Марковна, косясь на проем двери, заговорила тихо.
– Сделай вот что, дочка. Когда этот попытается забрать Иннокентия, ты должна вцепиться ему в лицо. Он закроется руками, а ты оттолкнись, упади и закричи… Подрыгай ногами для виду!
– Прекрати мама! – взвизгнула Пелагея. Вскочив, она начала ходить по кухне, сжав голову тонкими белыми руками. – Ты говоришь ужасные вещи. У меня своя семья. Мы с Федором любим друг друга. Не вмешивайся. Уйди и забери папу. Неужели ты и вправду хочешь нас развести?
– Тихо. Тихо. Этот идет, – сказала Эрида Марковна.
14
Переодевшись, Федор бросил спортивную сумку в прихожей, а сам зашел в большую квадратную гостиную. Кивнув сыну и поздоровавшись с тестем, Федор прошел мимо стен, на которых были развешаны карандашные рисунки Иннокентия – пухлые ракеты, деревца с чудными фруктами, домик с окном и трубой, желтое солнце. Улыбнувшись, Федор заметил на одном рисунке Пелагею с круглым туловищем и самого себя квадратного. Оба они имели улыбки до ушей, ноги палочки и держали за руки веселого Иннокентия.
Незаметно вошли Пелагея и Эрида Марковна. Федор присел на корточки перед сыном и взъерошил ему светлые волосы.
– Поехали? – спросил Федор.
– Поехали!
Иннокентий дернулся, но тесть обнял его и не отпустил. Иннокентий обернулся и с удивлением посмотрел на дедушку. Федор с удивлением
