не о мудрости, а о том, чтоб не обжаловали! Я тебе расскажу одно дело…
– Давай придем в правовую систему и разберемся, – перебил ее Федор и мягко положил руку ей на плечо, чувствуя под блузкой тепло ее тела. – Я буду известным адвокатом, а ты…
Анна остановила на нем взгляд и покраснела.
Когда они вернулись в зал суда, Мягков у окна спорил с Богомоловым.
17
– …я бы посадил вместо подростка его мать! – говорил Петр, с яростью глядя на Мягкова так, словно был готов перебить или задушить его, если он скажет хоть слово против. Солнечный луч лежал на лице Богомолова, делая его глаза прозрачными, как у рыбы. – Ну скажи, в чем вина мальчика? Ясное дело, эта странная, глупая мать воспитала его неправильно. – Богомолов паразитировал словами «ясное дело».
Федор начал слушать их, рассеянно рассматривая внизу здания женщину с ротвейлером. Мягков снял ногу с трубы под подоконником и выпрямился.
– Разве мать выбила глаз охраннику? – сказал он, тонко улыбаясь Федору. – Каждый отвечает за себя, пусть он даже сын Эскобара и племянник Аль Капоне. Мальчишке просто не досталось мужского воспитания, но это не повод совершать идиотские поступки.
Услышав последнее, Федор усмехнулся. Мягков как раз намекал на ту деталь, что заставила общественность обсуждать это дело. Когда подсудимому было полгода, его мать убила своего мужа, и это невольно наводило на размышления, каким бы вырос подросток, будь рядом его отец. Стал бы он жестоким преступником?
По сведениям знающих лиц, мужчина был достойным человеком, и все же слышались разные «если», «но» и «видите ли, в чем дело». У некоторых женщин вовсе было мнение, что раз муж позволил его убить, значит, сам виноват. Точно никто уже ответить не мог, но факт оставался фактом: без отца парень вырос преступником.
– Я одного не понимаю, – продолжал Мягков. – Как можно покалечить за взгляд?
– Не знаю, кто из вас прав, – сказал Федор, зажмурившись от ослепившего его солнечного зайчика с часов Петьки. – Но, похоже, я знаю, за что она убила своего мужа. Ей не понравился его взгляд!
– Или взгляды! – рассмеялся Мягков.
Петр разглаживал редкие короткие усики, неподвижным взглядом уставившись в окно. Его просили сбрить усы, не имевшие в ту пору популярности, но Петькино решение изменить было невозможно.
– Странное было правосудие! – сказал Богомолов. – Женщина убила мужа, и что? Судьи посовещались и решили: мать – это мать, какой бы она ни была, и дали условный срок. И что мы видим? Муж мертв. Сторож без глаза. Сын преступник. А она на свободе, все такая же дремучая. И считает себя невиновной.
Из зала заседаний раздался вопль той женщины.
– Друзья, мама – это мама, святой человек, давайте не будем судить ее строго, – сказал Федор проникновенно. – Я думаю…
Дверь в зал открылась, и Федору не удалось закончить. Послышались громкие голоса, шум сдвигаемых скамей, начали выходить
