Сперва придется на карачках пробираться.
– Вот еще! – фыркнула Елизавета. – Знала бы, ни в жизнь с тобой бы не пошла.
– А я потому и не сказывала раньше, – Анна звонко расхохоталась и сама прикрикнула на себя: – Цыц! А то услышат.
– Кто услышит? Кто?
– Да мало ли…
Передвигаясь то на корточках, по-утиному, то становясь по-собачьи на четвереньки, сестры преодолели самый трудный отрезок пути и выбрались из тесной норы к подножию лестницы, ведущей на башню. Наружная дверь была заперта наглухо, но дневного света, проникавшего сверху и сквозь щели в ставнях, было вполне достаточно, чтобы видеть все отчетливо. В желтых полосах лучей кружились золотые пылинки.
– Красиво! – выдохнула Анна.
Елизавета поправила одежду и принялась отряхиваться, бурча себе под нос:
– Тоже мне красота! И чего мне дома не сиделось? Теперь новую юбку изгваздала и коленки ободрала, как маленькая.
– Ты самая лучшая сестра на свете! – полезла с объятиями Анна.
– Не подлизывайся, не подлизывайся! Я тебе еще эту прогулку припомню.
– Не сердись, сестренка. Я ведь тоже для тебя что угодно сделаю, только скажи.
Елизавета испытующе прищурилась:
– И за Гарольда Сурового пойдешь вместо меня?
– Ой, что ты, что ты! – Анна замахала руками так быстро, что они стали похожи на крылья мельницы на сильном ветру. – Мне еще рано.
– А кто себя взрослой называл? – поддела Елизавета.
– Так не во всем же. Замуж мне рано, – Анна перешла на шепот. – Я и не хочу вовсе. Я лучше из дому сбегу, чем под венец пойду.
– Не пойдешь. Побежишь, как приспичит.
– А вот не приспичит!
Елизавета вздохнула:
– Я тоже так думала, когда мне было столько же, как тебе сейчас. Ладно, не будем об этом. Давай уже наверх подниматься. Иначе ведь не уйдешь?
– Ни за что! – торжественно заявила Анна и, держа меч наготове, ступила на лестницу первой.
Ступени были такие высокие, что девушкам снова пришлось задрать юбки. В таинственном полумраке их кожа казалась очень бледной и светящейся. Иногда Анна задевала клинком камни, и те отзывались звонким лязгом, вспугивая птиц в нишах и закутках. К тому времени, когда сестры преодолели половину пути, внутри башни летало несколько потревоженных голубей и один подслеповатый ворон размером с петуха. Отшатнувшись от его крыльев, Елизавета опасно покачнулась на узкой лестнице, прилепившейся к стене. Анна тотчас очутилась рядом, замахнулась на ворона мечом:
– Кыш, проклятый!
Словно сообразив, что с этой девчонкой шутки плохи, черная птица протиснулась в бойницу и, теряя перья, была такова. Голуби тоже разлетелись. В мрачном, холодном колодце не осталось никого, кроме двух девушек, упрямо карабкающихся вверх. Обе молча сопели. Похоже, даже отчаянной Анне было не по себе, пока они не выбрались на вымощенную каменными плитами площадку.
