шесть», а девочка упорно оставалась бледной до синевы. Безуспешные исследования затянулись на полгода, потом на год. Руководство призывало «уже отправить её куда-нибудь», поскольку отчаялось найти лечение. Отправить её куда-либо мы не могли.
У этого ребёнка не было никого, кроме меня, других врачей и медсестёр. Я подумывал её удочерить, но по нашим же записям ей было «около пятнадцати», а мне – только двадцать три. Закон же гласил, что разница между усыновляемым и холостым усыновителем должна быть больше шестнадцати лет.
Когда мы восстанавливали ей документы и нужно было указать возраст, я уговорил врачей признать девушку совершеннолетней – мне ведь с самого начала показалось, что она гораздо старше условных «четырнадцати». Тогда просто предложил ей жить у меня – согласилась. Поспешно сделал небольшой ремонт-перестановку: поставил перегородку посреди комнаты, шкаф приобрёл побольше, продал свой громадный, на всё помещение, диван и заменил его на два маленьких. Так ещё больше привязал и ещё больше привязался.
Помню, как искали ей работу. Боялся, что её никуда не возьмут: в начале нашего знакомства девушку пришлось заново учить писать и читать, она не помнила ни одной буквы. И хотя к тому моменту грамотность её была уже весьма высокой, откуда я мог знать, умеет ли она хоть что-нибудь, необходимое для нормальной жизни? Пока я нервничал и искал что-то попроще, она определилась сама. Уговорила какого-то старика-ювелира взять её в подмастерья, сразу же проявив настоящий талант. Камни она любила, но не видела в них большой цены, говорила, что они похожи на простой щебень оттуда, где она родилась.
Я, признаться, тихонько смеялся над всеми этими рассказами, но ей не говорил ничего, не желая обидеть. И пусть истории были красивыми, я продолжал считать, что у неё однажды просто отшибло память – и та не вернулась, даже по частям, хоть и должна была.
Новых знакомых я ревновал и почти боялся: они могли быть опасными для девушки, разбиравшейся в людях хуже, чем в сортах кварца. Но ей отчаянно везло на людей честных, добрых, творческих. «Наверное, просто нам близко то, чем мы сами живём» . Однажды она даже повстречала астронома, серьёзного, вроде, учёного, но, видно, отчаянного мечтателя. Он слушал её истории почти влюблённо, а потом пришёл ко мне, пока она работала, и стал допрашивать, откуда взялась, что известно о раннем детстве, и кто дал ей такое имя. Не узнав ничего, ушёл, исчез надолго. Мы снова услышали о нём только через несколько лет. По телевизору.
Помню, как поражала всех страстью к хорошим делам. Делала их, не гордясь ни капли, тихо, молча и бесконечно много. И подбивала на то же самое окружающих. Несколько раз, отправляясь в очередной приют или на благотворительное мероприятие с ней, я видел, как бледная до синевы кожа сверкает. Обман зрения, конечно, но мне тогда казалось, что это она светится от добрых дел.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте
